Изначально я написал текст об идее «восстания машин» еще в феврале, вместе с текстом о виртуальной реальности. Но известные политические события в не менее известной стране привели к тому, что текст был отложен. Теперь же имеет смысл вернуться к нему вновь – и не в последнюю очередь в связи с тем, что как раз украинские события подвели жирную черту практически под всеми мыслями и представлениями конца прошлого века. Как сто лет назад залпы «августовских пушек» закрыли «длинный XIX век», так и теперь, пускай и на локальном постсоветском уровне можно наблюдать, как рушатся «бастионы», казавшиеся незыблемыми еще недавно. И одними политическими представлениями дело не ограничиваются – по сути, неверными оказалось большинство представлений конца XX века (если не вообще, его второй половины)
Если рассматривать идеи, которые еще недавно казались нам столь очевидными, то среди них стоит отметить идею «победы машины над человеком». Эта идея охватывает довольно широкий спектр представлений, от того, что «машины будут работать думать за людей» до «машины восстанут и уничтожат человечество». Несмотря на то, что концепции «кибернетического рая» и «кибернетического апокалипсиса» кажутся противоположными, основанием их является одно и то же: идея о том, что созданные человеческим разумом машины смогут однажды обрести свободу воли и стать выше их создателей. В данном случае не особенно важно, будут ли машины опекать человека, подчинят их своей воле или просто уничтожат. Важно то, что в этом случае человек «свергается» со своего места «царя природы», единственного субъекта в мире некоей, более совершенной силой, которую сам же и создает.
Данное представление обычно связывают с бурным развитием вычислительной техники, характерным для последней четверти XX века. Но при внимательном рассмотрении можно увидеть, что она гораздо старше…
* * *
Идея «Восстания машин» для большинства современников связана с фильмом Джеймса Кэмерона «Терминатор», вышедшим на экраны в 1984 году. Наверное, нет ни одного человека, кто бы ни видел Арнольда Шварценеггера в роли безжалостного робота-убийцы. Но, как не удивительно, идея «восстания машин» имеет гораздо более длинную историю, нежели фильм, уже считающийся «классикой». Даже более того – сама идея «восстания машин» восходит к намного более старым временам. К временам, когда не только не существовало вычислительных машин, как таковых, но вообще, надо было очень сильно постараться, чтобы обнаружить какое-то присутствие техники. Страх человека перед тем, что творения его рук могут выйти из повиновения возникает очень давно. Первые опыты человечества с механикой, первые примитивные самодвижущие механизмы, казалось, нарушали саму суть мира. В связи с этим они изначально окутывались неким мистическим ореолом, причем однозначно хтонического толка.
Рассматривая европейскую мифологию, можно увидеть, что, например, мельницы и мельники довольно явно оказываются связанными с нечистой силой. Это не удивительно – ведь по иному объяснить, как таинственная совокупность колес и осей приводит в движение мельничный жернов для человека того времени было тяжело. Так же не удивительно, что подозревались в связи с «нечистым» и моряки – особенно тогда, когда корабли приобрели существенный размер и стали совершать океанские плавания. Многотонные громады, тем более идущие против ветра (галсами), так же противоречили традиционному сознанию, как и мельницы. В общем, еще задолго до того момента, как техника стала определяющим фактором человеческого общества, она сделалась предметом ужаса для многих людей.
Но явным образом, не опосредованным связями с потусторонними силами, мысль о возможном выходе машин из-под контроля проявилась с началом массовой индустриализации. Строительство первых машинных фабрик, сменивших прежние мануфактуры, привело к существенному изменению жизни людей. Переход их из прежнего, сословного и традиционного положения к капитализму означал огромный рост страданий. Из «свободных производителей», пускай и задавленных феодальным и ростовщическим гнетом, люди превращались в пролетариев, лиц, не имеющих ничего своего, кроме рабочей силы. Каждый день вливались они в открытые ворота фабрик, становились к станкам, в обслуживании которых и состоял смысл труда. Понятное дело, что понять смысл происходящего новоявленным рабочим было невозможно – только в середина века основоположники марксизма открыли принцип отчуждения труда и показали особенности места пролетариев при капитализме. И еще полвека понадобилось, чтобы это понимание достигло масс.
А пока вчерашние ремесленники и крестьяне оказывались один на один с новой, непонятной, и поэтому враждебной им реальностью. Целыми днями обслуживая все возрастающий машинный парк, они вполне логично связывали изменение своей жизни, потерю своей свободы именно с этим процессом. Как тремя столетиями ранее «овцы съели людей», так и теперь машины, казалось пожирают человеческую жизнь, черпая из ее энергию для своего существования. Это сейчас понятно, что пожирал жизнь, по сути, капитал, а машины были просто инструментами, но для вчерашних крестьян это было за гранью понимания. Фабричные цеха, с их бесчисленными маховыми колесами, валами, приводными ремнями и прочей «машинерией», производящей нечеловеческий гул и грохот, вполне закономерно казался рабочим неким «филиалом Ада». И, разумеется, они практически ощущали хтонические силы, скрывающиеся за огромными корпусами машин. Машин, отбирающих жизнь…
Поэтому борьба человека против машин началось с самого начала широкого внедрения их в промышленность. Почти за два века до выхода первого «Терминатора» герои Сопротивления вышли на борьбу с машинами. Родоначальником этой борьбы был некий рабочий Лудд, который, якобы, первый разрушил свой станок. Поэтому участников этой «антимашинной» борьбы стали называть «луддитами». Движение луддитов широко распространилось в Англии самого начала XIX века, и привело к войне между правительством и повстанцами. В какой-то момент войска, подавляющие выступления луддитов превышали войска, занятые войной с Наполеоном. Но несмотря на самоотверженное сопротивление, движение было подавлено. Вожди восстания были казнены, огромное число участников было сослано в Австралию. Но периодические разрушения оборудования происходили и позднее.
Отсюда можно сказать, что сама идея о возможности «бунта машин» имеет два корня. С одной стороны, это нарушение незыблемого, по меркам традиционного общества, разделения на «живое» и «неживое», которое демонстрирует техника. Нарушение этой базовой категории неизбежно приводило к идее о связях технических устройств со злыми духами (роль которых и состоит в нарушении космического порядка). Еще больший ужас вселяла в себя изначально упорядоченная, почти что разумная работа заводских механизмов. Конечно, «разумность» машин в это время была исключительно мнимой – автоматики, как таковой еще не существовало, не говоря уж о кибернетических устройствах. «Разумность» оборудования обеспечивалось исключительно тем, что оно создавалось под конкретную производственную цель. Но для крестьянского еще сознания рабочего все это казалось неким аналогом магии с призванием злых духов.
Второй же «источник» «антимашинной» идеи – это положение, в котором рабочие оказывались в связи с внедрением машин в производство. На самом деле эти факторы связаны, и рост отчуждения с превращением рабочего в «винтик» огромного производства проистекает из возрастающей возможности создания нового оборудования. И наоборот, все большее развертывание индустриальных производств, с их разделением на операции и стандартизацией производственных процессов неизбежно вело к появлению все более сложных и совершенных машин. Рост концентрации капитала позволял перейти к строительству целых индустриальных городов, к превращению целых районов (вроде Рура) в огромные производственные комбинаты, где все новые «партии» рабочих вливались в «жернова», перемалывающие их труд в звонкую монету. Еще недавно скромные представители «третьего сословия», капиталисты все сильнее завоевывали мир, потеснив старых феодальных владельцев, и быть промышленным магнатом становилось уже не менее престижным, нежели быть герцогом или графом.
Новоявленные хозяева жизни переодевались из потертых пиджаков, в которых они «начинали дело», в дорогие костюмы и переезжали из заводских контор в роскошные особняки и дворцы, из которых не стыдно было управлять не только заводами и фабриками, но и государственной политикой. И одновременно росло число обслуживающих их лиц – пресловутого «среднего класса», которые еще не был объявлен основой государственного устройства, но уже чувствовал нечто похожее. И случилось неожиданное. В этой среде, среди капиталистов и их «обслуги», также постепенно возник страх перед машинами и смутные предчувствия их бунта.
Это может показаться невероятным, так как эта публика, в отличие от рабочих, близко с машинами не имела дело, да и образование имела несколько более совершенное. Можно было подумать, что привычные для полукрестьяского сознания «суеверия» не будут затрагивать эту категорию людей. Но, тем не менее, «чистая публика» неожиданно ощутила страх перед создаваемой ею же реальностью. Впрочем, над капиталистами так же довлел дамоклов меч капитализма, как и над рабочими: повышать концентрацию производства и увеличивать отчуждение является требованием конкуренции, и тот, кто не выполняет его, вылетает с рынка. Поэтому они вынуждены были так же следовать требованиям индустриализации, воспринимая «свои» фабрики как некую силу, которая пока подчиняется их воле, но это положение не является окончательной.
Правда, между буржуазным восприятием и восприятием рабочих была, все же, существенная разница. Буржуазия не делала разницы между машинами и обслуживающим их персоналом. Они сливались в единую сущность – некую «человекомашину», которую следует держать в узде. Реальные выступления рабочих, особенно усилившиеся во второй половине XIX века, смешивались в сознании многих буржуа с тем самым «восстанием машин», которое изначально существовало только в сознании низших классов. Поэтому в ответ на все усиливающееся рабочее движение умы верхов буржуазного общества стала занимать идея о том, что рабочие представляют собой существа, изначально предназначенные исключительно для труда, и не являющиеся равными с представителями иных классов. Впоследствии она развилась в концепцию «корпоративного государства» и того, что стало фашизмом.
Это потом, после ужасов Второй Мировой Войны, Холокоста и Освенцима фашизм превратился в главное пугало современного мира. А до этого фашизм был вполне приемлемой идеологией, довольно точно соответствующей господствующим представлениям буржуазии. Разделяя людей на неравноценные категории, фашизм окончательно закреплял за рабочими роль придатка к машине, сращивал их со своим рабочим местом. С этой точки зрения восстания рабочих были столь же противоестественными и опасными, как и восстания машин. Именно сторонники фашистской идеологии стали одними из самых ярых и жестоких противников рабочего движения – потому, что они видели в нем нарушение не чего-нибудь, а изначального порядка вещей. Поэтому не удивительно, что появление одного из первых произведений, в котором «восстание машин» было показано в современной форме – безо всякой «чертовщины», исключительно, как следствие технического прогресса – совпало как раз с периодом массового распространения фашистской идеологии.
Речь идет о пьесе Карела Чапека R.U.R., давшей нашему миру слово «робот». В пьесе описывалось создание неких искусственных существ (по современным представлениям, скорее являющегося киборгами), в которых машина соединялась бы с рабочим. В чапековских «роботах» материализовался страх элиты 
мира перед созданной ей технико-экономической структурой капитализма. Он показывал, что рабочие в представлении буржуазии уже оказываются лишены человеческих свойств и не отличаются, по сути, от других элементов производства. Понятно, что данное представление порождало известный ужас перед «возмездием», ради предотвращения которого были оправданы любые средства.
Как не удивительно, но именно эти «любые средства» в итоге привели к «локальному апокалипсису» в виде Второй Мировой войны. Фашизм, рассматривавшийся как лекарство против рабочего движения, оказался намного страшнее, чем можно было предположить. Разрушенные города, убитые миллионы людей, разрушенная экономика – все это стало следствием «фашистского выбора» буржуазии. Но, понятное дело, что признать это было невозможным. Поэтому после Второй Мировой войны возникло очень сильное искушение переложить вину с себя на что-то другое. Для многих таким «виновником» стал технический прогресс. Еще после Первой Мировой войны возникла мысль, что именно техническое развитие человечество стало основанием для столь высоких страданий. Дескать, не сама Мировая война, а невероятное развитие оружия, в виде пулеметов, дальнобойных орудий, аэропланов и отравляющих газов привело к огромным жертвам. Вторая Мировая война, казалось, только подтверждает это утверждение. Развитие оружия, включая самое страшное из когда-либо существовавшего – атомную бомбу – было хорошим способом переложить вину с властителей мира на технический прогресс. Хотя понятно, что убивает не бомба и пулемет – убивает человек, и прежде всего, человек, отдавший приказ…
Но слишком многим хотелось, чтобы вину за убийство взял неодушевленный предмет. Именно после Второй Мировой войны наступает третий этап страха перед машинами. Интересно, что еще в 1942 году американский фантаст Айзек Азимов сформулировал свои знаменитые «три закона робототехники»:
1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред. 2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые даёт человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону.
3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому и Второму Законам.
Удивительно, что эти законы появились еще до создания первых вычислительных машин, и соответственно, до того, как создаваемые человеком механизмы получили какое-то подобие разума. С тех пор эти «законы» вышли за пределы фантастики и считаются, практически, естественными. Но ничего естественного в них нет – они отражают господствующее представление вполне определенного периода человеческого развития. Мы можем увидеть тут уже указанное выше стремление снять ответственность за совершенные действия с человека, который стоит за теми или иными действиями машин, и переложить его на саму машину. Ведь очевидно, что если механизм «неумышленно» (во время работы) или «умышленно» (во время войны) нанес человеку вред – то вина в этом случае лежит на том, кто управляет или настраивает этот механизм (будь то инженер, забывший про технику безопасности в первом случае или военный, принявший решение об убийстве во втором).
Разумеется, можно возразить: законы робототехники относятся не ко всем машинам, а только к тем, которые обладают «разумом» — т.е. могут считаться субъектами. Но в этом смысле указанный выше смысл оказывается еще более выраженным: если некая разумная сущность обязана повиноваться неким особым законам, не относящимся к человеку, то подобное означает еще более вопиющее явление: один носитель разума (робот) считается ниже другого (человека). Причина, по которой человек вправе лишать гипотетических разумных машин свободы воли, в данном случае не объясняется, но корни ее понятны: она проистекает их основ классового общества, как такового, только в этом случае в роли «рабочих» выступают роботы.
Поэтому «введенные» Айзимовым законы относятся не к роботам, которых в 1942 году еще не было, равно как не было в 1921, когда была создана пьеса R.U.R. Они являются особым видом артефактов существующего общества, показывающим скрытые его противоречия. Они показывают двойственную роль техники в классовом, а особенно капиталистическом, обществе: с одной стороны, техника является одним из основных факторов, обеспечивающих его существование и благополучие – будь то парусные корабли Нового Времени, паровые машины и ткацкие станки XIX века или многочисленные технические достижение века двадцатого. И одновременно – техника является главным символом отчуждения, символом неведомого и опасного мира для человека, утратившего связь с целостностью производства. И рабочий на конвейере, и менеджер в своей конторе, и даже капиталист, владеющий множеством заводов и фабрик – все они лишены понимания того, что представляет создаваемый ими производственный механизм.
Появление ЭВМ лишь продолжило этот процесс, а вовсе не положило ему начало. Да, для человека непосвященного первые вычислительные машины сразу же «обросли» известной долей таинственности. Впрочем, это связано с тем, что первые ЭВМ имели, прежде всего, военное применение, и вследствие этого, некую завесу секретности и в то же время, осознание высокой важности этой разработки. Интересно, что изначально вычислительные устройства представляли собой некое подобие быстродействующего арифмометра на электромагнитных реле или электронных лампах, программирование их было крайне примитивным и одновременно сложным, и никакими особыми признаками разума, за исключением быстрого сложения или умножения чисел не обладали. Разума в них было не больше, нежели в ткацких станках Жаккара, созданных в начале XIX века, и умеющих ткать узор в соответствии с пробитыми на перфокартах отверстиями. Короче, первые вычислительные машины представляли собой типичный инструмент, который мало чем отличался от иных инструментов, применяемых человеком в своей жизни.
Тем не менее, для многих ЭВМ показались явным вторжением техники в исключительно человеческую область, и к ним сразу же был приклеен ярлык «мыслящих машин». Для огромного числа людей это стало дополнительным источником страха. «Посмотрите! – говорили они – ведь машины смогли вытеснить человека с огромного числа рабочих мест: вычислителей, статистиков, архивистов, так же, как ранее они заняли место ткачей и вязальщиков. Значит, когда-нибудь машины окажутся способны вытеснить человека вообще!» А отсюда один шаг до вывода: следовательно, человек станет им не нужен, и следовательно, он будет уничтожен. Разумеется, эти ужасающие новому творению рук человеческих люди относились, в большинстве своем, к буржуазии, хотя бы и мелкой, и поэтому они под своим страхом перед «очеловечиванием машин» скрывали нечто более ужасное, что совершенно не хотелось признавать: на самом деле «очеловечивание машин» означало не что иное, как «обмашинивание» человека. Замена человека машиной означало не «поднятие» ее на уровень людей, а напротив, то, что огромное число работников занимались абсолютно машинным трудом. Масса людей, которых считали работниками умственного труда, на деле выполняли вполне механические, машинные функции, не более соответствующие человеку, нежели копка канав или перемещение заготовок под пуансон пресса.
Интересно, что широкое внедрение кибернетических устройств в жизнь совпало с одновременным повышением уровня жизни нижних слоев общества. Послевоенный мир двигался в сторону уменьшения разницы между богатыми и бедными, и во многом именно повышение «нижней планки» зарплаты было стимулом широкого внедрения современных технических средств. Понятно, что пока рабочие «дешевы» и широко доступны – нет никакого смысла в автоматизации производства. Но если рабочие «дороги» и широко охвачены профсоюзной и иной солидарности – то ситуация, понятное дело, меняется, а повышение производительности труда становится еще более важным, нежели прежде. При этом дело касается не только сферы, традиционно относящейся к производству, но вообще, всей человеческой жизни. Дешевые услуги исчезают, и на их место приходит многочисленные технические новшества.
После Второй Мировой войны произошло практическое исчезновение прислуги, как таковой. Освободившееся место, само собой, занимали всевозможные технические устройства. Автоматическая техника, всевозможные системы коммуникаций – все это вышло за пределы заводских цехов и заполнило офисы и дома. Можно сказать, что человек вплотную столкнулся с миром машин – не только на работе, но и в быту. Куда бы он ни попадал – его всегда окружали последние достижения техники. Казалось, недалеко то время, когда роботы – уже в классическом смысле – станут такой же привычной частью жизни человека, как автомобиль, телефон, телевизор или стиральная машина. Причем, если ранее между средним буржуа и машинами стоял специалист-техник, то теперь обыватель оказался с ними один-на-один.
Понятно, что всей кажущейся уверенности общества в благости прогресса, эта ситуация – не могла не привести к росту страха перед этой «новой реальностью». Соответствующие сюжеты заполнили страницы фантастических книг и журналов. Сюжет борьбы с восставшими роботами стал одним из популярных сюжетов в комиксах, наравне с нападением зловредных инопланетян. Среднестатистический обыватель смутно понимал, что абсолютно не представляет той сложной техносферы, существование которой обеспечивает его жизнь. Отчужденным оказались, как и сказано выше, не только рабочие, но и средний класс и даже сама буржуазия. Ситуация стала еще хуже после известного неоконсервативного поворота 1970 годов, когда общество вновь обратилось к «истинным ценностям капитализма». Вершину общественной пирамиды заняли менеджеры-яппи, которые стали задавать ход развития общества. Не разбирающиеся ни в чем, кроме умения делать карьеру, и в лучшем случае, своего непосредственного дела, эти менеджеры представляли всю массу техники, как некую разновидность магии.
Именно с этого момента наступил очередной итог эскалации страха перед техникой. Вершиной этого страха можно назвать уже неоднократно упомянутый фильм «Терминатор» 1984 года, который однозначно декларировал враждебность создаваемой техносферы человеку. Если до этого основную вину за «бунт роботов» возлагали, все же на человека, в виде неких «безумных ученых» или «зловредных корпораций», то есть неких случайных или зловредных действий, то в «Терминаторе» он становился естественным результатом технического прогресса. Вина за гибель человечества с человека снималась, а единственным виновником случившегося становился самозародившийся искусственный интеллект в военном суперкомпьютере «Скайнет». Фильм можно назвать квинтэссенцией отчужденного разума буржуа – разума, не понимающего ни грамма в окружающей его реальности, но тем не менее, прекрасно в ней существующего.
Интересно, что если в самом первом «Терминаторе» «Скайнет» представлял собой «классический» суперкомпьютер, «мыслящую машину», подобную «мыслящим машинам» из фантастики 1950-1960 годов, то по мере выхода последующих серий этот искусственный интеллект становится все более «сетевым». В действительности, идея самозарождения разума в вычислительных сетях становится популярной к 1990 годам, совпадая с широким развитием самих сетей. При этом прогресс в плане самого искусственного интеллекта оказывается гораздо более скромным, если не сказать более — то, что в 1950 казалось вот-вот достижимым, вроде голосового общения с машиной или автоматического перевода, к 1990 годам оказалось так и нереализованным. Возросшая на много порядков вычислительная мощь оказалась неспособной преодолеть барьер, отделяющий «разумные машины» от разума, как такового. Но для обывательского сознания это было не важным. Напротив, наличие компьютера в каждом доме, в перспективе и компьютерной сети казалось очевидным подтверждением роста «интеллектуальности» техносферы.
В 1990 годы широко распространилась и другая символизирующая торжество техники идея – «виртуальная реальность». Правда, в отличие от искусственного разума идея искусственной реальности покоилась, как казалось, на гораздо более прочном фундаменте. Комплекты, пригодные для погружения в «виртуальный мир» продавались в магазинах, и каждый, кто пожелал, мог бы почувствовать на себе «виртуальное будущее». В общем, «окомпьютерировние» мира в 1990 годы казалось вполне свершившимся фактом (о том. что миллиарды людей живут не то, что без компьютеров, но и без водопровода с канализацией в это время предпочитали не задумываться). Но столь многократно возросшее «могущество» вычислительной техники не могло не спровоцировать новые страхи. Соединение идеи «виртуальной» реальности с идеей «восстания машин» означало полную победу техники над человеком.
Вершиной технофобии и технофилии одновременно, как разных сторон одной медали, выступает снятый в 1999 году фильм «Матрица». Никогда еще человек не ставился в столь унизительное положение, как в этом фильме. Не героическая борьба за существование горстки бойцов сопротивления, как терминаторе, а жалкое существование в роли компьютерной «батарейки». Браться Вачовски сделали невообразимое – поставили роботов над человеком в пищевой пирамиде. Созданная техника уже не просто уничтожает, а поглощает человечество, превращая его в элемент своего существования. Разумеется, подобная концепция ни выдерживает никакой критики, поскольку в ней нарушаются все законы природы, которые только возможны. Но для человека 1990 годов «Матрица» выступила визуализацией «ночных кошмаров» его отчужденной жизни. Мысль о том, что все видимое благополучие имеет какую-то страшную цену – при невозможности прямо назвать ее – привело к тому, что «Матрица» сразу стала культовым фильмом.
Разбирать всю трилогию – нет смысла, поскольку это отдельная большая тема. (Возможно, когда-нибудь, я возьмусь за нее). Но скажу самое главное – всего через два года после выхода первого фильма мир потрясло событие, которое полностью перечеркивало все, что было снять. Речь идет о 11 сентября 2001 года, в котором реальность разом обесценило все доводы и технофобов, и технофилов. По иронии судьбы, не всемогущий искусственный интеллект, а несколько полуграмотных террористов смогли совершить акт, полностью изменивший историю. И абсолютно не важно, кто стоял за этим – реальный ли радикальный ислам, американские спецслужбы или иные заговорщики – важно, что данная провокация нечем, по сути, не отличается от иных провокаций, творившихся на протяжении всей человеческой истории. И результатом этой провокации стало абсолютно реальное вторжение в Ирак и Афганистан – для контроля над транспортными путями и минеральными ресурсами, как бы ни удивительно было последнее в нашу, якобы информационную, эпоху.
Вместо героической гибели, как в «Терминаторе» или «овощного существования» в виде «батарейки», как в «Матрице» человечество получило серию войн и переворотов во всем мире. Остается только сказать «среднему классу»: «Добро пожаловать в реальный мир, Нео!».
Оказалось, что иллюзия компьютеризации скрывало очень многое – в то время, как людей пугали наступлением роботов убийц, самозарождением искусственного интеллекта или погружением в «виртуальную реальность», огромная часть человеческой цивилизации стремительно опускалась в натуральную архаику, в первобытное варварство. Целые советские республики, до этого находившиеся на современном уровне развития, стремительно архаизировались, отбрасывались в эпоху племенных войн и религиозных конфликтов. Не было нужды в стальных роботах-терминаторах: с ролью уничтожителей людей прекрасно справлялись и справляются бородатые мужчины с «калашами» через плечо. А то, что не доделал «калаш», прекрасно доделывало ограбление народа новоявленными элитариями…
Разумеется, это было только начало. Вслед за крушением СССР волна архаизации начала охватывать то те, то иные страны. И даже Европу постепенно захватывает процесс возвращения к, казалось бы, давно забытому прошлому: то одна, то другая страна оказывается в ситуации очень жесткого кризиса. Про наступление капитала на еще имеющуюся систему социальной защиты можно и не упоминать. Какими наивными кажутся в этом случае ужасы прошлого. Страх перед внезапным (!) зарождением искусственного интеллекта! Да человечеству в миллион раз важнее сохранить интеллект естественный, не позволить превратить огромное число людей в тупую толпу!
В итоге, остается признать, что единственным врагом человека, как и столетия назад, выступает человек. Именно в его действиях, в его стремлениях занять как можно более высокое положение и возможность жить за чужой счет скрывается основа всех проблем. Когда луддиты прошлого разрушали свои станки, они не понимали, что в их бедственном положение виноваты не эти механические конструкции, а их хозяева, которые своим контролем над средствами производства ставят большинство в заранее бедственное положение. Когда люди возмущались ужасными бедствиями, которое наносит современное оружие в бесчеловечных войнах, они не понимали, что целью войн являются не сами эти бедствия (вроде убийств, разрушений и т.д.), а желание мировых элит приобрести как можно больше всевозможных ресурсов. Нет никаких безжалостных машин, наделенных совершенным интеллектом.
Вместо них – такие же люди, из плоти и крови, столь же несовершенные и подверженные тем же желаниям, что и все остальное человечество. Они желают сладко есть и мягко спать, с удовольствием совокупляться, а главное – как можно выше подняться над остальными. И именно ради этих простых удовольствий, а вовсе не ради неких абстрактных истин «чистого разума» и страдает все остальное человечество. Нет никаких «плохих» и «опасных» технологий — есть человеческое общество со своими проблемами. И поэтому хорошо, что сейчас все прежние представления, что «технофильские», что «технофобские» рассеиваются, и вместо прежних призрачных угроз все яснее начинают проясняться угрозы реальные…
