Когда говорят о коммуникации между людьми, обычно стараются ограничится личным уровнем рассмотрения, лишь изредка «выходя» «на уровень» ближайшего окружения. Изначально «психологическая» постановка проблемы обыкновенно ограничивает учет факторов более высокого порядка, стремясь удержать ее в привычных для психологии рамках. Но, рано или поздно, за этот предел придется выйти, причем выйти очень далеко. Дело в том, что устанавливающие коммуникацию граждане должны иметь, как минимум, общий язык, на котором можно осуществлять данное действо. Подобное рассуждение логично – ведь коммуникация, это не что иное, как передача информации от одного разумного существа к другому, а так как информация может передаваться только в кодированном виде, то следует, чтобы и принимающий, и передающий имели «один тип кодировки». Данное правило выполняется для всех технических систем передачи информации – начиная с сигнальных огней и до самых современных информационных систем, и нет никаких причин, чтобы отказаться от него при человеческом взаимодействии.
Но, в отличие от техники, где, как правило, протокол обмена устанавливается на момент начала проектирования, в случае с людьми это невозможно: «стадии проекта» у человека нет. Поэтому приходится «действовать по обстановке», а именно заниматься установлением этого протокола непосредственно в момент коммуникации. В первой части я показал, что тут может быть два варианта: или этот «протокол» устанавливается случайно, но затем, за множество «итераций» отбирается наилучший вариант — это традиционное общество. Или приходится с самого начала стараться уловить оптимум, не надеясь на «века отбора» — это современный вариант. Проблемы традиционного общества, в общем-то, понятны, и тут я касаться их не буду. Что же касается современности, то ясно, что в данной ситуации этот протокол должен формироваться не только оптимально, но еще и быстро — чтобы не превращать каждый акт коммуникации в чрезвычайно затянутое действие.
Это, в свою очередь, означает, что данный «протокол» должен выстраиваться не абы как, а на основании хоть какого-то общего «информационного поля». Следовательно, каждый акт коммуникации зависит не только (и даже не столько) от его участников, сколько от того информационного поля, которое оказывается для них общим. Причем понятно, что оптимальным будет, если это поле окажется общим для общества в целом. В свете этого изначальная замкнутость (т.е. ограниченность своими участниками) коммуникации пропадает, и получается, что данный процесс зависит гораздо сильнее от общесистемных свойств общества, нежели от воли участвующих в нем лиц.
Теперь становится понятным, почему при исследовании проблемы мы должны использовать понятия, характеризующие скорее общество, нежели личность (или личности). И среди этих общесистемных понятий мы должны выделить такое понятие, как собственность. При «психологическом» рассмотрении проблемы собственность обычно опускают, как внешнее, и безусловно вторичное по отношению к личности, однако, как уже сказано выше, коммуникационная проблема далеко выходит за рамки психологии. В качестве же системного понятия собственность является одной из важнейших характеристик общественного устройства, т.е., имеет прямое отношение к формированию «того самого» «информационного поля». Именно на этом основании ее следует рассматривать, как одно из определяющих параметров коммуникационного процесса. Правда, для этого собственность следует рассмотреть под несколько иным «углом», нежели это делают обыкновенно. Дело в том, что общепринятое представление рассматривает понятие собственности, как отношение человека и вещи (предмета собственности). Собственность на людей, т.е. рабство, мы тут не рассматриваем.
Но на самом деле, конечно, подобное представление есть не что иное, как сильное упрощение. В самом деле, ну какие могут быть отношения у человека с неодушевленным предметом. Вот есть у него, скажем, табурет. На нем можно сидеть, можно не сидеть, можно использовать его еще как-то (например, забивать гвозди), но отношением собственности это не будет. Собственность возникает тогда, когда один человек решает, сможет ли другой его использовать. Если он может сказать: я разрешаю кому-то садиться на эту табуретку – то он обладает этой собственностью. Вместо табурета может быть любая другая вещь – например, участок земли, корова, мешок зерна, токарный станок, компьютер или запись на компакт-диске – это неважно. Важно, что один или некоторое ограниченное количество представителей рода человеческого могут регламентировать использование этих предметов остальными. Запретить копировать цифровую запись, точить детали на станке или доить корову – в общем, заставить другого поступать не так, как он хочет, а как требуется собственнику.
Но собственность имеет и еще одну интересную особенность, которые выделяют ее среди иных видов человеческих отношений. Отношения собственности не требуют (по идее) подтверждения, они предшествуют установлению коммуникации. Если собственник запрещает вам сидеть на его табурете, то это происходит не потому, что он оказался вас сильнее и смог этот табурет у вас вырвать, а потому, что этот табурет находится у него в собственности. В этом нет ничего удивительного — поскольку речь как раз и идет об общем «информационном поле». Но именно это делает собственность крайне удобной вещью для коммуникации — по сути, «универсальным коммуникатором». Казалось бы, это лучшее решение коммуникационной проблемы — всепроникающее и всеформатирующее «информационное поле», которое пронзает все структуры общества и позволяет легко найти общий язык!
Но на деле не все так просто. Дело в том, что собственность, как коммуникатор, обладает рядом особенностей, которые не просто лишают ее кажущейся универсальности, но превращают в механизм, мешающий коммуникации. Прежде всего, собственность крайне локальна – она «привязана» к предмету собственности, и следовательно, автоматически выстраивает всю коммуникацию вокруг этого предмета. Условно говоря, собственность с самого начала предполагает: «ты – то, что имеешь». Табурет, корова или их стадо, количество рабов, золота или десятин земли, размер счета в банке — не важно. Важно, что вся коммуникация изначально привязывается к этому предметы.
Подобная схема сам по себе довольно сильно ограничивает этот процесс. Дело в том, что установление нового «коммуникационного протокола» необходимо осуществлять именно в рамках этой парадигмы. Т.е., изначально выстраивать его с учетом существующего «поля собственности», «вписывать» его в существующее понимание «ты – то, что имеешь». Как можно понять, для огромного количества «информационных полей» это – трудная задача, а уж если учесть, что в условиях современного общества подобное действие надо выполнять каждый раз при установлении коммуникации… Получается, что «автоматичности» собственности тут не столько достоинство, сколько недостаток.
Но только этим ограничение не исчерпывается. Дело в том, что привязка к предмету собственности изначально закладывает иерархическую картину отношений. Если очень упрощенно, то смысл этого состоит в том, что предметы собственности могут переходить от одного хозяина к другому (покупаться, продаваться). Тонкость состоит в том, что подобная особенность неизбежно приводит к концентрации предметов собственности у одних и недостатка у других. И это еще без рассмотрения собственности, как средства производства, просто за счет тех же законов, которые приводят к появлению пробок на дорогах! Если же принять возможность производства прибавочной стоимости, то неравномерность возрастает на порядки. И каждый взаимообмен собственности приводит к изменению места в иерархической пирамиде.
Что же получается в итоге. А получается вот что: во-первых, каждый акт коммуникации определяется собственностью, как общим информационным полем. А во-вторых, он при этом рассматривается не просто как обмен информацией, а как процесс взаимодействия собственников – т.е., как акт, могущий привести к изменению положения в иерархии. Т.е. каждый контакт человека с человеком лишается предполагаемой нейтральности и несет потенциальную угрозу его текущему состоянию. Неважно, идет речь о товарищах по работе, школьных друзьях, учителе и ученике или мужчине и женщине – везде неявно присутствует угроза перераспределения имущества. «Собственническое поле» проникает везде, неявно отравляя самые романтические отношения и сводя все к переделу имущества (особенно хорошо это видно в т.н. сексуальных контактах, «пропитанность» которых имущественными и конкурентными отношениями видна наиболее ярко. Но это требует отдельного разговора).
Конечно, нельзя сказать, что подобное состояние означает приговор. Человек, как известно, обладает свободой воли, и при особом желании он может нейтрализовать воздействие любого «всепроницающего поля». Но нейтрализация есть по определению затраченные усилия, что приводит к ухудшению положения «нейтрализующего» по сравнению с тем, кто «плывет по течению». Самое же главное, что данная схема прекрасно показывает, что, несмотря на уничтожение «жестких» правил и норм, характерных для традиционного общества, проблема «анизотропности» информационного поля, его определенной направленности все равно остается. Что же это означает? Что ситуация вообще неустранима и существует два варианта: либо человек оказывается в положении, когда коммуникация четко определена издавна определенными нормами и правилами – и он тут может выступать лишь роли их транслятора? Потому, что альтернатива – установление этих правил каждый раз заново?
* * *
Возможно ли построение «коммуникационного общества», в котором взаимоотношения между людьми устанавливались одновременно и просто, и при этом, достаточно произвольно? На самом деле, это – очень важный вопрос в современном мире. И, если честно, то, наверное, самый важный в гипотетическом «обществе будущего»: ведь если постулируется отсутствие принуждения, то единственный способ коллективной организации состоит именно в возможности договориться всем его членам… Именно поэтому многие люди не видят самой возможности отказа от принуждения – ведь в подобном случае придется в таком случае по любому поводу устанавливать коммуникацию «каждого с каждым». А в современном понимании такой процесс займет время, близкое к бесконечности. Разумеется, многим в этом случае кажется, что единственным вариантом общества без принуждением является общество «неотрадиционное», где коммуникации будут ограничены некими стандартными процедурами. Но это общество не вызывает особенного энтузиазма — потому, что приобретает все недостатки традиционного общества в виде малой гибкости и т.д. (да и, по сути, ничего нового по сравнению с традицией не дает).
Но существует ли тогда вообще решение коммуникационной проблемы. На самом деле, да. Как не удивительно, но ситуации с «коммуникационно дружественными» обществами много лучше, чем кажется на первый взгляд. Я не даром выше подробно описывал влияние собственности на коммуникацию – потому, что это «информационное поле» одновременно и облегчает коммуникацию, и затрудняет, резко форматируя. Но разве общесистемное «информационное поле» может быть только одного вида? Разумеется, нет. На самом деле, собственность – очень старое явление, берущее свое начало в «том самом» традиционном обществе, вырваться из рамок которого и пытается человек в эпоху модерна. По сути, общество в котором это поле является определяющим, представляет собой ни что иное, как переходный этап между обществом «старого типа», с «фиксированной коммуникацией» и ожидаемым нами обществом «нового типа», в котором коммуникационная проблема будет решена. Да, модерн в своем капиталистическом обличье был, как известно, прогрессивным явлением, но чем дальше, тем яснее должно становиться, что это – не финал Истории и не предел развития.
Однако что же будет далее? На самом деле, это тоже вполне разрешимый вопрос, особенно, если мы посмотрим на «предыдущий» процесс развития. Как уже сказано выше, собственность, как явление, зародившееся еще в глубине традиционного общества, стала основание коммуникации общества модерна, позволив ему развиться до пределов, немыслимых ранее. Так значит, поиск нашего решения мы должны искать в «недрах» этого общества. И, как не странно, оно существует, причем известно давно. Речь идет о современном (модернистском) производстве, которое в условиях «коммуникационного тупика» представляет собой довольно высокоорганизованную форму взаимодействия множества людей. Конечно, в большинстве своем это обычная система подчинения, но внутри этой иерархической, принудительной системы существует и иная… Ведь крупное производство – это не только иерархия, это и огромная «горизонтальная» структура, в которой на каждом уровне трудится множество людей. И именно среди них возникло то, что можно описать как «дружественное к коммуникации» общество. Речь идет о рабочем классе или пролетариате, о промышленных рабочих.
* * *
Я уже писал про уникальную «информационную особенность» пролетариата, состоящую в том, что пролетариат, как класс, обладает низким внутренним информационным сопротивлением. Дело в том, что рабочий в процессе своей производственной деятельности, как не удивительно, но выпадает за рамки того самого «всепроницающего» «информационного поля» собственности. Вместо него действует менее глобальное, но зато весьма «напряженное» (в заводских условиях) «информационное поле» производства, задаваемое технологией. Сам характер фабричного производства, с его четко определенной системой функций и разделением операций действует совершенно иначе: оно, например, избавляет рабочего от необходимости видеть в своих товарищах «врагов», желающих отхватить у него «кусок хлеба». А значит, пролетарию нет смысла выстраивать хитроумную систему «коммуникационной защиты», которую вынуждены выстраивать собственники. Если сюда прибавить еще и примерно одинаковый «культурный уровень»: «слишком умных», т.е. имеющих «культурное поле», сильно отличающееся от общего, среди рабочих вряд ли когда было много, а идиоты, как правило, быстро отбраковываются, то можно увидеть, что заводские рабочие с определенного момента представляли из себя поистине «коммуникационный рай». Превысить этот уровень прозрачности могли только коллективы советских ученых и инженеров (впрочем, вообще специалистов) в 1950-70 годы, но об этом надо говорить отдельно.
Пока же отмечу, что низкое информационное сопротивление (в противовес «обычному», высокому, присущему, например, мещанской среде) придавала рабочим коллективам крайне интересные (и абсолютно нетривиальные) черты. Например, издавна считается, что любой коллектив (а особенно, не слишком образованный) всегда стремится выдавить или уничтожить любого «умника», который в него попал. Это правило прекрасно работает в любых «конкурентных» системах, от школьного класса до политических партий. Да что там партия, общество в целом всегда стремится именно к этому, и фраза: «нет пророка в своем отечестве» — была сказана тысячи лет назад. Именно поэтому так затруднительна любая борьба за улучшение жизни – потому, что каждый, кто пытается это сделать, оказывается в состоянии конфликта с окружающими (которых он желает «осчастливить»). Что поделаешь – принцип Ле-Шателье-Брауна. Однако все это относится к «слабопроводящим» вариантам обществ. В случае низкого (или нулевого) информационного сопротивления картина резко меняется. Тут важнейшим остается момент инкорпорации «умника» в коллектив – т.е., сопряжения его информационного поля с общим информационным полем. Если это происходит – то вместо вытеснения «чужака» происходит совершенно неожиданный процесс – этот «умник» оказывается способным изменить весь коллектив.
Подобное настолько контринтуитивно, что кажется невозможным. Однако история показывает обратное. Например,несмотря на определенную сложность марксистских идей, они довольно быстро распространились среди рабочих по всему миру. Особенно интересен этот процесс в России – где общий образовательный уровень пролетариата был, в общем-то, очень низок. В данном случае следовало ожидать, напротив, высокую степень консерватизма. Т.е. поддержку «православия, самодержавия, народности» и популярность всевозможных правых сил – ведь рабочие были воцерковлены, да и в большинстве своем, имели крестьянское воспитание. Но случилось обратное – вместо ожидаемого склонения к консервативным формам мышления, вчерашние крестьяне выбрали учение, которое даже образованным людям казалось весьма сложным. Впрочем, одним марксизмом дело не ограничивалось – создание социал-демократами школ для рабочих выявило ту особенность, что последние страстно готовы учиться и общеобразовательным дисциплинам, вроде математики. Причем абсолютно «бесплатно», ничего не получая от своего образования, а напротив, теряя личное время – вопреки представлениям консерваторов, считавших, что рабочий самостоятельно ни на что другое, как «нажраться в трактире», не способен.
Впоследствии эта особенность была очень грамотно использована большевиками при создании Советской Страны, где обучение пролетариев – от вечерних школ до рабфаков и техникумов – стало основой для создания мощного современного производства, а затем – развитой науки и техники. Но первые проявления подобного явления были заметны еще до Революции. Другое дело, что только большевики смогли вывести эту активную жажду знания их маргинального положения, превратить ее в базис своего «мира», сломать стереотипное представление о пролетариате, как о косной, неспособной ни к чему среде. Сейчас трудно сказать, насколько большевики понимали важность данного открытия: дело в том, что в начале XX века просто не существовало понятийного аппарата для того, чтобы описать явление информационной проводимости. Скорее речь можно вести о чисто практическом наблюдении, созданном за годы подпольной борьбы среди рабочих. В любом случае, сделанный вывод был более чем гениальным, он позволил решить несчетное количество проблем молодой Республики и вывести ее на «восходящий участок».
* * *
Впрочем, это уже отдельная тема. На самом деле, тут речь не столько о пролетариате, а о самой возможности построения общества с низким информационным сопротивлением. Капитализм действительно оказался прогрессивным строем, позволив зародиться локусу будущего «коммуникационно дружественного» общества, правда, отрицающим его, как таковой. Но это — диалектика развития. Впрочем, как уже сказано выше, пролетариат – не самый совершенный вариант этого общества, в СССР были коллективы с еще большей «информационной проводимостью». Именно в СССР было построено самое большое в истории общество с высокой информационной проводимостью (правда, до «сверхпроводимого» состояния так и не добрались). Это означает, что коммуникационная проблема не просто разрешима, но успешно разрешима. Рассмотрение же «информационной прозрачности» пролетариев позволяет нам увидеть конкретные механизмы осуществления «коммуникационно дружественного» общества, о чем будет сказано в третьей части…
