Начал я сочинять очередной «разговор» о бредятине Холмогорова, но на первом же егоркином абзаце —
Несколько лет сражались красные и белые. Много совершили белые славных подвигов – Корнилов, Дроздовский, Колчак, Деникин, Марков, Слащев, Врангель…
— споткнулся. И понял, что этот абзац надо отдельным постом разбирать, на полном серьёзе.
Итак, белогвардейцы «совершили много славных подвигов». Это да, они много чего совершили. Можно в белогвардейских мемуарах почитать описание «подвигов».
Белые вели себя в России — как фашистская зондеркоманда.
К вечеру город был освобожден — все оставшиеся в живых каменоломщики разбежались, скрываясь по городу. Начались обыски, аресты и расстрелы, брали всех подозрительных, придерживаясь правила: лучше уничтожить десять невинных, чем выпустить одного виновного; заодно был утоплен издатель меньшевистской газеты «Волна», все время писавшей против добровольцев.
Три дня продолжалась эта история и одновременно взрывались последние выходы Аджимушкайской каменоломни. За это время в Керчи было уничтожено до 3000 человек, большей частью евреев. Англичане, бывшие в Керчи, целыми днями бегали со страшно довольными лицами по городу, снимая фотографическими аппаратами повешенных и расстрелянных.
Шидловский С. Н. «Записки белого офицера».
Покровский двинул пластунов обеих бригад на Невинномысскую и овладел ею. Оттуда я произвел внезапный налет на Темнолесскую и взял ее. При этом был пленен эскадрон красных и взяты кое-какие трофеи.
Приехавший вскоре генерал Покровский распорядился повесить всех пленных и даже перебежчиков. У меня произошло с ним по этому поводу столкновение, но он лишь отшучивался и смеялся в ответ на мои нарекания. Однажды, когда мы с ним завтракали, он внезапно открыл дверь во двор, где уже болтались на веревках несколько повешенных. — Это для улучшения аппетита, — сказал он.Покровский не скупился на остроты вроде: «природа любит человека», «вид повешенного оживляет ландшафт» и т.п. Эта его бесчеловечность, особенно применяемая бессудно, была мне отвратительна. Его любимец, мерзавец и прохвост есаул Раздеришин, старался в амплуа палача угодить кровожадным инстинктам своего начальника и развращал казаков, привыкших в конце концов не ставить ни в грош человеческую жизнь. Это отнюдь не прошло бесследно и явилось впоследствии одной из причин неудачи Белого движения.
Шкуро А.Г. «Записки белого партизана».
Из караула пришел подпор. К-ой и кап. Р. Подсели к нашему чайнику. «Сейчас одного «товарища» ликвидировал», — говорит К-ой. «Как так?» — спрашивает нехотя кто-то. «Очень просто, — быстро начал он, отпивая чай, — стою вот в леску, вижу — «товарищ» идет, крадется, оглядывается. Я за дерево — он прямо на меня, шагов на десять подошел. Я выхожу — винтовку наизготовку, конечно, — захохотал К-ой, — стой! — говорю. Остановился. Куда идешь? — Да вот домой, в Сулин, — а сам побледнел. — К большевикам идешь, сволочь! шпион ты… твою мать! — К каким большевикам, что вы, домой иду, — а морда самая комиссарская. — Знаю, говорю… вашу мать! Идем, идем со мной. Куда? — Идем, хуже будет, говорю.- Простите, говорит, за что же? Я человек посторонний, пожалейте.- А нас вы жалели, говорю… вашу мать?! Иди!.. Ну и «погуляли» немного. Я сюда — чай пить пришел, а его к Духонину направил…» — «Застрелил?» — спрашивает кто-то. «На такую сволочь патроны тратить! вот она матушка, да вот он батюшка». К-ой приподнял винтовку, похлопал ее по прикладу, по штыку и захохотал… …Из-за хат ведут человек 50-60 пестро одетых людей, многие в защитном, без шапок, без поясов, головы и руки у всех опущены. Пленные. Их обгоняет подполк. Нежинцев, скачет к нам, остановился — под ним танцует мышиного цвета кобыла.
«Желающие на расправу!» — кричит он.
«Что такое? — думаю я.- Расстрел? Неужели?» Да, я понял: расстрел, вот этих 50-60 человек, с опущенными головами и руками. Я оглянулся на своих офицеров. «Вдруг никто не пойдет?» — пронеслось у меня. Нет, выходят из рядов. Некоторые смущенно улыбаясь, некоторые с ожесточенными лицами. Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами. Прошла минута. Долетело: пли!.. Сухой треск выстрелов, крики, стоны… Люди падали друг на друга, а шагов с десяти, плотно вжавшись в винтовки и расставив ноги, по ним стреляли, торопливо щелкая затворами. Упали все. Смолкли стоны. Смолкли выстрелы. Некоторые расстреливавшие отходили.
Некоторые добивали штыками и прикладами еще живых.
Вот она, гражданская война; то, что мы шли цепью по полю, веселые и радостные чему-то, — это не «война»… Вот она, подлинная гражданская война…
Около меня — кадровый капитан, лицо у него как у побитого. «Ну, если так будем, на нас все встанут«, — тихо бормочет он.
Гуль Р. Б. «Ледяной поход».
Мальчики думают, что если они убили и замучили несколько сотен и тысяч большевиков и замордовали некоторое количество комиссаров, то сделали этим великое дело, нанесли большевизму решительный удар и приблизили восстановление старого порядка вещей. Обычная психология каждого честолюбивого взводного, который считает, что он решил исход боя и всей войны. Но зато мальчики не понимают, что если они без разбора и удержа насильничают, порют, грабят, мучают и убивают, то этим они насаждают такую ненависть к представляемой ими власти, что большевики могут только радоваться наличию столь старательных, ценных и благодетельных для них сотрудников.
Фон Будберг А.П. «Дневник белогвардейца».
Ну ладно, быть может, эти зверства были, тыкскыть, побочным ущербом на пути к Великой и Благой Цели? А зачем белогвардейцы зверствовали? Во имя какой идеи они резали, вешали, стреляли и сжигали? Ну, как барон фон Будберг сказал — ради «восстановления старого порядка вещей«. То есть такого порядка, при котором главные в стране — капиталисты и помещики. Проблема белых была в том, что большевики за короткий срок уже сумели поднять классовое самосознание трудящихся масс. И на сказочки того же Деникина про «новую, светлую жизнь всем: и правым, и левым, и казаку, и крестьянину, и рабочему» люди уже не велись. Поэтому договариваться с белогвардейцами народу было не о чем. Вот Роман Гуль вспоминает, как он ехал вступать в Добровольческую армию, к Корнилову, и мечтал:
Скоро Новочеркасск. Туда сбежалось лучшее,- лихорадочно организуется. Отсюда тронется волна национального возрождения. Во главе национальный герой, казак Лавр Корнилов. Вокруг него объединилось все, забыв партийные, классовые счеты…
«Учредительное собрание — спасение Родины!» — заявляет он. И все подхватывают лозунг его. Идут и стар и мал. Буржуазия — Минины. Офицерство — Пожарские…
Буржуазия-то с офицерством сразу в тему с Учредилкой вписались. Чуяли, где их выгода. А теперь вот — посмотрим, как Гуль пытался простому трудящемуся за «Спасение Родины посредством Учредилки» причесать:
Пришли в ст. Плотскую, маленькую, небогатую. Хозяин убогой хаты, где мы остановились, — столяр, иногородний. Вид у него забитый, лицо недоброе, неоткрытое. Интересуется боем в Лежанке. «Здесь слыхать было, как палили… а чевой-то палили-то?» «Не пропустили они нас, стрелять стали…» По тону видно, что хозяин добровольцам не сочувствует. «Вот вы образованный, так сказать, а скажите мне вот: почему это друг с другом воевать стали? из чего это поднялось?» — говорит хозяин и хитро смотрит.
«Из-за чего?.. Большевики разогнали Учредительное собрание, избранное всем народом, силой власть захватили — вот и поднялось». Хозяин немного помолчал. «Опять вы не сказали… например, вот, скажем, за что вот вы воюете?»
«Я воюю? — За Учредительное собрание. Потому что думаю, что оно одно даст русским людям свободу и спокойную трудовую жизнь». Хозяин недоверчиво, хитро смотрит на меня. «Ну, оно конечно, может, вам и понятно, вы человек ученый». «А разве вам не понятно? Скажите, что вам нужно? что бы вы хотели?» «Чего?.. чтобы рабочему человеку была свобода, жизнь настоящая и к тому же земля…» — «Так кто же вам ее даст, как не Учредительное собрание?»
Хозяин отрицательно качает головой.
«Так как же? кто же?»
«В это собрание-то нашего брата и не допустят».
«Как не допустят? ведь все же выбирают, ведь вы же выбирали?»
«Выбирали, да как там выбирали, у кого капиталы есть, те и попадут«, упрямо заявляет хозяин.
«Да ведь это же от вас зависит!» — «Знамо, от нас, — только оно так выходит…»
Как видим, столяр прекрасно видит классовую подоплёку происходящего, никакими майсами о чудодейственном «всеобщем избирательном праве» его с толку не сбить. Он отлично понимает, что в представительные органы эксплуататорского государства даже при самых наичестнейших выборах попадут исключительно сами эксплуататоры, или те, кто выражает интересы эксплуататоров. Эх, вот бы нашим современным трудящимся такое же классовое чутьё, какое было у столяра из станицы Плотской!.. Вот над чем работать надо, товарищи коммунисты! А не «наблюдателями» на буржуазных выборах торчать — следить, как бы Путин Прохорова не напарил…
Впрочем, вернёмся к белогвардейцам. Поскольку уболтать трудящихся белые не могли, приходилось трудящихся терроризировать. И пытаться искоренить ростки самосознания, появившиеся благодаря большевикам.
Трудно было власти….. миловать не приходилось… …каждое распоряжение несло, если не наказание, то предупреждение о нем… …Лиц, уличенных в сотрудничестве большевикам, надо было, без всякого милосердия, истреблять.
Временно надо было исповедовать правило: «лучше наказать десять невинных , нежели оправдать одного виновного».
Только твердость и жестокость могли дать необходимые и скорые результаты.
Генерал-лейтенант Денисов С. В. «Записки. Гражданская война на Юге России 1918-1920».
От белогвардейцев-фронтовиков не отставала контрразведка. И если фронтовики зверствовали, в значительной части случаев, из-за желания отомстить за павших товарищей и за утраченные сословные привилегии, то в действиях контрразведчиков зачастую присутствовали такие мотивы, как — сведение личных счетов и жажда наживы.
Широко развернулась деятельность Добровольческой контрразведки по очистке Киева «от преступных элементов: коммунистов, комиссаров и прочей мерзости». Всем домовым комитетам и квартирохозяевам было приказано немедленно сообщить о своих квартирантах, въехавших в течение последнего месяца в квартиру или дом.
Началась эпидемия доносов. Сотни ни в чем не повинных людей, казавшихся «подозрительными», ежедневно сгонялись под конвоем на проверку в тюрьмы контрразведки. Допрос их производился «с пристрастием»: грубое обращение, издевательства, побои, пытки, насилия над арестованными женщинами и т.д. При огромном количестве арестованных с допросами не канителились. Многие «подозрительные» не дожили до следующего дня. Разгрузка тюрем также производилась без особой волокиты. В этом деле воинские части помогали контрразведке. В штабе генерала Глазенина ликвидировали «подозрительных» прежде всего по одному существенному признаку: «жид». «Виновного» немедленно пускали «в расход». Таким путем за полтора месяца оккупации в Киеве было по официальным подсчетам Добрармии истреблено 2000 «коммунистов» и им «сочувствующих».
Полетика Н. П. «Вoспоминания».
Было известно, что то, что творилось в застенках контрразведки Новороссийска, напоминало самые мрачные времена средневековья.
Попасть в это страшное место, а оттуда в могилу, было как нельзя более легко. Стоило только какому-нибудь агенту обнаружить у счастливого обывателя района Добровольческой армии достаточную, по его, агента, понятию, сумму денег, и он мог учредить за ним охоту по всем правилам контрразведывательного искусства. Мог просто пристрелить его в укромном местечке, сунуть в карман компрометирующий документ, грубейшую фальсификацию, — и дело было сделано. Грабитель-агент, согласно законам, на сей предмет изданным, получал что-то около 80 процентов из суммы, найденной при арестованном или убитом «комиссаре». Население было терроризировано и готово добровольно заплатить что угодно, лишь бы избавиться от привязавшегося «горохового пальто», не доводя дело до полицейского участка.
Выходило примерно так: вся обывательская масса в ее целом была «взята под сомнение» в смысле ее политической благонадежности; с другой стороны, существовало стоявшее, — наподобие жены Цезаря! — выше подозрений фронтовое офицерство; за ними шли: контрразведка, уголовный розыск и, наконец, государственная стража, действовавшие под охраной высших властей в полном единении с шайкой спекулянтов, грабителей и убийц. Все это сонмище, в конце концов погубившее Добровольческую армию, было в равной мере опасно для населения «глубокого тыла», по отношению к нему, сонмищу, абсолютно лишенному элементарных прав человека и гражданина.
Все, носившие английские шинели и подобие погон, ходили в Новороссийске вооруженными до зубов; пускали в ход нагайки, револьверы и винтовки по всякому поводу и, как будто, никакой ответственности за это не подлежали. Ибо всё остальное подозревалось в несочувствии, в измене добровольческому делу, в злостной спекуляции, большевистской и социалистической агитации или хотя бы в «распространении ложных слухов» и принадлежности к «жидам».
Виллиам Г. Я. «Побеждённые».
Поправляя своё материальное положение за счёт обывателей, контрразведчики не забывали распускать жуткие слухи о «кровавой ВЧК». Видимо, чтобы обывателям не так обидно было расставаться со своими денежками — мол, «пускай ограбили, зато хоть не убили». Тот же Виллиам вспоминает о задушевном разговоре с одним белогвардейским пропагандистом:
— Как же вы пропагандируете? — поинтересовался я. Он рассказал: — Видишь, у меня есть целый штат прохвостов, то бишь, агитаторов, обучавшихся в особой школе… Образованные мерзавцы!.. Они ездят по моим инструкциям — для провокации. Чтобы тебе стал сразу, понятен характер деятельности, выслушай.
Иду я, или один из моих негодяев, например, по Серебряковке и вижу, солдат без ноги, без головы, без руки там, одним словом пьяный, пристает к публике: «Подайте жертве германского плена!..» Я к нему: «Желаешь получать сто на день?..» Ну, конечно, желает… Так вот что, братское сердце: вместо того, чтобы бестолку голосить «жертва германского, плена», голоси «жертва большевистской чрезвычайки». Понятно?! Говори про чрезвычайку, ври, что в голову прилезет, и — получай сто целковых на пропой души.
Тут я припомнил, что мне это уже приходилось слышать в Новороссийске. Пьяные оборванные, наглые люди в солдатских фуражках и в шинелях, благоухая «самогонкой», что-то такое рассказывали об ужасах, пережитых ими в чрезвычайках, нередко откровенно дополняя свои рассказы:
— По сто целковых платит за эту самую канитель Василь Иваныч. Подайте жертве!
Затерроризировав население родной страны вусмерть, белогвардейцы тут же проникались презрением к перепуганным людям.
В 14 час. состоялась панихида по 4-м убитым офицерам и солдатам на их могиле, было много жителей. Заметили, между прочим, одного старика, который всю панихиду плакал…
В 19 часов вернулась экспедиция Двойченко — нашли только одного главного участника убийств, — расстреляли, остальные бежали; сожгли их дома, забрали фураж, живность и т.п. Оттуда заехали в Долгоруковку, отряд был встречен хлебом-солью, на всех домах белые флаги, полная и абсолютная покорность всюду… Как люди в страхе гадки, нуль достоинства, нуль порядочности, действительно сволочной, одного презрения достойный народ: наглый, безжалостный, полный издевательств против беззащитных, при безнаказанности не знающий препон дикой разнузданности и злобы, а перед сильными такой трусливый, угодливый и низкопоклонный…
Дроздовский М. Г. «Дневник»
Отличная цитата. Как будто эсэсовец пишет. Понятно, себя-любимого генерал Дроздовский к «презренному народу» не относит. Образцовый патриот России, между прочим. Кумир отечественных нациков и монархистов. «Величайший образец Русского Офицерства», как один пламенный монархист выразился.
Ну, может быть, народ у нас «трусливый» и «низкопоклонный», а всё-таки нагнуть его белогвардейцам никак не удавалось. Приходилось прибегать к помощи англичан, французов и всяких прочих чехов. Барон фон Будберг, управляющий военным министерством при правительстве АдЪмиралЪа Колчака, вспоминает в уже цитировавшемся «Дневнике белогвардейца»:
На одной из станций с горечью на сердце пришлось видеть воочию, насколько русской толпе нужна палка и притом, к сожалению, иностранного происхождения. Наш поезд стоял, ожидая прохода экстренного поезда генерала Жанена; все усилия железнодорожных милиционеров удалить с рельсов сидевшую на них толпу крестьян и пассажиров успеха не имели; но когда явились три чеха и с криками «айда» стали дубасить русских граждан прикладами, то платформа и рельсы опустели, а «хозяева русской земли» чинно выстроились за отведенной им чехами линией.
Печальная картина, причины возможности которой заложены глубоко в нашей истории; грустный вариант привычки быть под татарином, фрязином, немцем, а в последнее время — евреем.
Вот такие порядки были заведены в царстве Колчака. Русских крестьян мутузят прикладами чешские легионеры, чтобы освободить проезд для французского генерала. Даже сам фон Будберг счёл возможным назвать живущих под Колчаком русских «хозяевами русской земли» — только с грустной иронией, заключив название в кавычки. Фон Будберга печалит сложившееся положение, но печаль не мешала ему просить у того же генерала Жанена войска, чтобы иностранцы «строили» русских не только в Сибири, но — по всей России:
Был у генерала Жанена. Веселый, жизнерадостный француз; считается главнокомандующим союзными войсками, но чехи его слушаются только тогда, когда им это удобно. По просьбе Жанена высказал ему свои взгляды на современное положение России и Сибири и на те виды союзнической помощи, которые нам сейчас неотложно необходимы. Пытался ему растолковать, что прежде всего нужно, чтобы союзники признали образовавшуюся в Омске власть и поддержали ее морально и материально; сейчас мы находимся в невероятно тяжелом и сложном положении какого-то bаstard’a, и это дает возможность разражаться разными выпадами Семенову, Гайде и другим атаманам, допускает двусмысленное поведение японцев, давит нас по финансовой части, вносит ужасную путаницу в дело снабжения, выдаваемого нам как-то из-под полы и вроде каких-то подачек. Очевидно, что нам хотят помочь, а если так, то надо делать это скоро, откровенно и полным махом, понимая, что затяжка только истощает Россию и усиливает положение большевиков. Затем нам нужна прочная, планомерная помощь вооруженной силой, но никоим образом не для войны на фронте, а для оккупации важнейших населенных пунктов (!!!!! Каково?) и для установления там законного порядка и нормальных условий жизни; сделать сами мы этого не в состоянии как по недостатку людей и вооруженной силы, так и по причинам чисто морального порядка, свойственным атмосфере гражданской войны, остроте классовой борьбы, горечи испытанного и трудно подавляемой жажде реванша и реакции. Это нам надо временно до тех пор, пока не окрепнут закон и государственность и не установятся новые административные органы (центральные и по самоуправлению в самом широком значении этого слова).
Для этой цели нам нужны совершенно нейтральные, беспристрастные и спокойные войска, способные сдержать всякие антигосударственные покушения как слева, так и справа. Только под прикрытием сети союзных гарнизонов, не позволяющих никому насильничать и нарушать закон, поддерживающих открыто и определенно признанную союзниками власть, возможно будет приняться за грандиозную работу воссоздания всего разрушенного в стране, восстановления и укрепления местных органов управления и за еще более сложную и щекотливую задачу постепенного приучения населения к исполнению государственных и общественных повинностей, к платежу налогов, одним словом, ко многому, от чего население отвыкло; это неизбежное ярмо надо надеть умеючи, а главное — без помощи наших карательных и иных отрядов.
Ну, вы поняли. Белогвардейский закон и белогвардейский порядок можно было принести в Россию только и исключительно на французских штыках. По мысли колчаковского военного министра, только иностранный оккупант мог заставить русский народ одеть «ярмо«, приготовленное белогвардейцами. Отличный стратегический план, да? Пригласим французских солдат, они оккупируют наши города, установят порядок, штыками и прикладами приучат народишко к «ярму», а потом… А потом оккупанты, видимо, спокойно и чинно удалятся, уступив место фон Будбергу и другим «гигантам мысли». Вот так вот патриоты-колчаковцы планировали обустроить Россию. Очень хитрый, продуманный и дальновидный план. Его воплощение явно сулило русскому народу счастье и процветание, ага.
К счастью для русского народа, французские солдаты были слишком утомлены Мировой войной, а большевики быстро становились всё более серьёзной угрозой, потому французское правительство не рискнуло отправлять в Россию оккупационный корпус. Генерал Жанен технично съехал с темы, чем весьма и весьма расстроил фон Будберга: «К сожалению, мой собеседник не особенно внимательно меня слушал, стараясь перейти на иные, нейтральные материи«, — сокрушался колчаковец.
Антанта только оружием и снаряжением согласилась помогать белогвардейцам. Помогали от души:
С начала 1919 года, после ухода немцев из Закавказья, нам удалось получить несколько транспортов артиллерийских и инженерных грузов из складов Батума, Карса, Трапезунда. А с февраля начался подвоз английского снабжения. Недостаток в боевом снабжении с тех пор мы испытывали редко. Санитарная часть улучшилась.
Деникин А. И. «Очерки русской смуты».
Понятное дело, помогали английские империалисты белякам — не из альтруизма, а строго в долг. Одержи Деникин победу — мы бы до сих пор ещё расплачивались за те белогвардейские винтовки, патроны, снаряды и сапоги.
Но оккупационный корпус Антанта белякам так и не дала. Пришлось заместо французов — подтягивать иностранцев из чуть менее развитых государств. Как у Филатова — «Лондоны-Парижы смазали лыжи, царю Колчаку остались послы бойцы пожиже». Вспоминает Роман Гуль:
«Кто идет?» — «Китайский отряд сотника Хоперского«. Подошли: человек тридцать китайцев, вооруженных по-русски. «Куда идете?» — «Ростов, бальшевик стреляй»…
«И зачем эту сволочь набрали, ведь они грабить к большевикам пошли», говорит кто-то. «Это сотник Хоперский, он сам вывезенный китаец, вот и набрал. В Корниловский полк тоже персов каких-то наняли…»
Китайские и иранские наёмники стреляли «бальшевик» под Ростовом, а в Новороссийске, по воспоминаниям Виллиама, городская стража состояла «преимущественно из профессиональных убийц, ингушей, лезгин, осетин«. Зачем же комплектовать городскую полицию профессиональными мокрушниками? Ну, затем же, зачем фон Будберг звал на Русь французов — чтобы наводить белогвардейский порядок, устанавливать белогвардейскую законность и бороться с большевизмом. Виллиам пишет, что выглядела борьба с большевизмом руками кавказских уголовников — примерно вот так:
В газету, где я работал, ежедневно попадали коротенькие заметки, получаемые хроникером в полиции, об убийствах арестованных при препровождении в места заключения. Помещались эти, заметки всегда под одинаковым заголовком: «неудавшийся побег». Первоначально заметки эти редактировались полицейскими протоколистами так: «при препровождении в тюрьму покушался бежать, за что был убит». Впоследствии такая редакция показалась конфузной начальству, и была изменена следующим образом: «покушался бежать и, после троекратного оклика, был убит конвоем». Видимость законности была соблюдена, что требовалось: людей не убивали зря, а только после троекратного предупреждения, если таковое не помогало…
Словом, сплошное торжество законности и порядка. Ну и как вы полагаете, товарищи, пользовались ли белогвардейцы уважением населения — при таких-то раскладах? А чего нам гадать, посмотрим, что на этот счёт какой-нибудь белогвардеец пишет. Вот, например, запись из дневника фон Будберга, за 7-е июня 1919-го года:
Власть потеряла целый год, не сумела приобрести доверия, не сумела стать Нужной и полезной, а поэтому нет ничего мудреного в том, что ее авторитет неудержимо, почти что кувырком, летит вниз. Сейчас нужны гиганты наверху и у главных рулей и плеяда добросовестных и знающих исполнителей им в помощь, чтобы вывести государственное дело из того мрачно-печального положения, куда оно забрело, вместо этого вижу кругом только кучи надутых лягушек омского болота, пигмеев, хамелеонистых пустобрехов, пустопорожних выскочек разных переворотов, комплотов и политически-коммерческих комбинаций, вижу гниль, плесень, лень, недобросовестность, интриги, взяточничество, грызню и торжество эгоизма, бесстыдно прикрытые великими и святыми лозунгами.
Фон Будберг с горя впал в субъективный идеализм и ждёт появления каких-то там «гигантов», которые заставят русских трудящихся вернуться в рабство к помещикам, капиталистам и попам. Проблема была в том, что прогнившие эксплуататорские классы больше не рождали титанов и гениев, они рождали исключительно «гниль и плесень», взяточников, жуликов и циничных барыг. Деникин сетует:
Ревизия добросовестно искала «виновных», привлекала к ответственности крупных и мелких нарушителей закона, но не умела найти грехи системы, не умела и не могла изменить общих условий, питавших преступность.
Естественно, не могла. Потому, что «общие условия, питающие преступность» — это общественно-политический строй, который пытались насадить в России белогвардейцы. Деникин пытался рассмотреть «грехи системы», а система-то была порочной вся, сверху донизу. У неё не могло быть иных руководителей, кроме «пигмеев, хамелеонистых пустобрехов, пустопорожних выскочек разных переворотов, комплотов и политически-коммерческих комбинаций», у неё не могло быть иных защитников, кроме мародёров, насильников, садистов и опустившихся дегенератов.
Население оккупированных (а другого термина тут не подберёшь) белогвардейцами территорий теряло последние остатки терпения. Слово Виллиаму:
..Безвластие, военный террор и бюрократическая анархия. Обыватели замерли в страхе, горя ненавистью к добровольцам. Те видели это и, с отчаянием сжимая в руках оружие, трепетали. Царили взаимное озлобление, вражда, предательство. Сказывались результаты произвола и хищничества. Железнодорожные власти продавали поезда правительственным учреждениям. Машинисты везли только за деньги и спирт, или с приставленными к их вискам револьверами…
Фон Будберг описывал положение дел в царстве Колчака летом 1919-го года — вот так:
Скверно на душе, кругом болото, нравственное разложение и разжижение и грязное политиканство, ведомства грызутся друг с другом и занимаются взаимным ущемлением и подковыркой, а в пределах каждого ведомства идет своя внутренняя борьба, кипят свои домашние водовороты. Конечно, все это было и раньше, но сейчас стало слишком остро, резко, откровенно, а главное — несвоевременно.
На самом деле — очень своевременно. Стало понятно, что крах Белого Дела — вопрос ближайшего времени. И пока фанатики-садисты жгли деревни и вешали мужиков «за симпатии к большевикам», умные люди пытались заработать денег, чтобы в эмиграции не пришлось ради хлеба насущного работать таксистом, дворником или официантом. А поскольку таких «умников», желающих поживиться, в руководстве было предостаточно, они мутили друг под друга, непрерывно плели интриги — каждый старался разогнать конкурентов и припасть губами к самому «вкусному» финансовому потоку.
От белогвардейцев не отставали в плане грабежа и их союзники. Скажем, про чехословаков фон Будберг пишет:
На Урале и в Сибири они набрали огромнейшие запасы всякого добра и более всего озабочены его сохранением и вывозом; ведь требовали они с нас три миллиона рублей за переданную нам императорскую гранильную фабрику под предлогом, что они развили ее новыми станками и машинами; когда же начальник инженеров Тюменского округа полковник Греков стал принимать эти «новые» машины, то среди них оказались снятые с фортов Владивостока и в том числе дизель-моторы с форта номер 6, строителем которого был когда-то этот самый Греков; очевидно, что и остальные машины были приобретены в том же магазине без хозяина, который именуется Россией.
Сейчас чехи таскают за собой около 600 груженых вагонов, очень тщательно охраняемых; они заявляют, что это их продовольственные запасы, но когда при их движении на восток мы во избежание пробега вагонов предложили им сдать это продовольствие и получить эквивалент в Иркутске и Красноярске, то они категорически отказались; по данным контрразведки, эти вагоны наполнены машинами, станками, ценными металлами, картинами, разной ценной мебелью и утварью и прочим добром, собранным на Урале и в Сибири.
Известно, что белогвардейцы были патриотами и стояли горой за Великую Россию, но грабёж, учинённый чехословаками, эти патриоты, как видим, терпели стоически. Только пускали слюнки на вагоны, забитые «хабаром», а возразить или возмутиться даже не пытались. А ведь чехословаки были не единственными грабителями. Англичане, французы, американцы, японцы и прочие союзники беляков тоже себя не обделяли. Прекрасная картина — западные и отечественные буржуи, расталкивая друг друга локтями, грабят «магазин без хозяина, именующийся Россией«. Эта отвратительная шобла выскребла из России все материальные ценности, до которых смогла дотянуться, а потом свалила за чертополох, на бегу вопя о «кровавых жидобольшевиках«, которые «погубили Русь-матушку«, выполняя заказ «еврейских банкиров«.
И до сих пор ещё всякие там неучи и вруны смеют что-то вякать о «чекистах-палачах«, «красных китайцах«, «латышских стрелках» и прочих «агентах» то ли Сиона, то ли Фининтерна, утопивших в крови «русский народ«, который, естественно, «всей душой болел за Белое Дело«.
Наглость — второе счастье. Сегодня много говорят о том, что «красным» и «белым» нужно забыть обиды и «примириться». С таким же успехом можно советовать «примириться» с уродами из «Мёртвой головы» и «Дирлевангера». Скажу с пролетарской прямотой: «Белодельцы» идут нахуй. Вместе со своими иконами, ленточками, флагами и наградами, со всей своей тухлой идеологией и мерзкой символикой.
Кстати. Я тут картинку недавно увидел:
Граждане ополченцы, а вы в курсе, что за левым плечом бойца на картинке стоит почти идеально точный аналог современного фашика из батальона «Азов»? То есть — мародёр, насильник и убийца, орудующий в родной стране под руководством «пигмеев, хамелеонистых пустобрехов, пустопорожних выскочек разных переворотов, комплотов и политически-коммерческих комбинаций«? Вы себя с такими вот ребятами ассоциировать желаете? А зачем оно вам?
Поскольку сегодня наша страна снова оккупирована белыми, данный пост можно считать рекламой Социалистической революции.
