Вот и миновала очередная годовщина «победы демократии». Странное событие, ставшее, по сути, началом большинства современных постсоветских государств, но при этом абсолютно не воспринимаемое общественным сознанием. Праздник, которого нет…
Даже блогосфера, которая малейший повод использует для поднятия шума, довольно холодно отнеслась данному моменту, слишком увлекшись украинскими событиями. Но действительно, имеет ли смысл ворошить прошлое, вспоминать какой-то нелепый «путч» с тремя убитыми, если сейчас, в данный конкретный момент происходят исторические события. Если где-то, в это самое время момент обстреливают города из всех видов вооружений, если гибнут люди и недавно цветущий край превращается в ужасные развалины. Гражданская война на Украине заслонила собой все остальное. Но если эмоционально подобное прекрасно объяснимо, то с точки зрения разума забывать те события нельзя. Ведь именно в «августе 1991» можно найти ключ к пониманию огромного числа событий, происходящих на постсоветском пространстве. В том числе, и украинских…
Дело в том, что пресловутый Евромайдан, который и породил нынешний кризис, имеет довольно большое сходство с событиями августа 1991. Сходство не столько внешнее — поскольку, тут напротив, различие велико: августовские события были поразительно мирными (слишком мирными для стороннего наблюдателя), а нынешние украинские с самого начала поражают нас своей жесткостью и жестокостью. (Именно поэтому, подыскивая «аналоги» для нынешнего кризиса, мало кто обращает внимание на август 1991, выбирая скорее октябрь 1993 года). Тут имеет место скорее внутреннее подобие, одинаковость механизмов, вызвавших данные события, тех самых тектонических основ, которые направляют поведением масс. Речь идет о том, что в обоих случаях основной движущей причиной свершившихся переворотов выступала основная идеология постсоветского пространства — антисоветизм. В этом, кстати, проявляется различие украинского кризиса с 1993 годом, который имел иные причины…
Я уже не раз писал про антисоветизм, как главную идеологию постСССР, и тут подробно останавливаться на этом не буду. Отмечу только то, что, несмотря на тот момент, что Советский Союз рухнул почти четверть века назад, его влияние на своих бывших граждан настолько велико, что определяет многие происходящие тут события. Разумеется, не следует отказываться от влияния иных факторов, имеющих отношение уже к современному, капиталистическому обществу, или связанные с воздействием неких внешних сил, но все равно, именно антисоветизм остается базисом. Нынешний украинский кризис лишь подтвердил данную закономерность. Антисоветская направленность украинского Майдана была видна еще на момент его формирования. Я разбирал ее в статьях «Дети поражения» еще в 2013 году, поэтому повторяться не буду. Скажу лишь, что большинство особенностей украинско-российской политики, которые очень часто так поражают нас, связаны с тем, что в массовом сознании современная Россия продолжает ассоциироваться с Советским Союзом.
Рассматривать, почему это происходит, надо отдельно, можно сказать только, что связано это, равным образом, с укоренившимися антисоветскими представлениями, пришедшими в постсоветское пространство с Запада, и с тем, что именно русские в СССР стали наиболее «советизированным» народом. Именно высокая «советизация» русских привела к всплеску антирусской истерии, накрывшей постсоветское пространство сразу после распада СССР, но даже сейчас, когда русские перестали быть синонимом «советских», ее «тень» остается важным фактором международной политики в данном регионе. И даже сейчас эта, давно уже мифическая, связь между Россией и СССР является для украинско-российских отношений во многом, более важным фактором, нежели огромное количество «прагматических» вещей, вроде международной торговли или цены на газ…
Еще в прошлом году стало ясно, что украинцы индифферентны к угрозе потери экономической независимости от принятия «ассоциации с ЕС». Дело даже не в том, что данный многостраничный документ никто не читал. Дело в том, что в стране просто отсутствовали страхи перед развалом промышленности или вытеснением европейскими товарами отечественного производителя. Об этом аспекте просто никто не думал. Даже столь важный для простого обывателя момент, как повышение цен на газ, не особенно его пугал. А вот «таможенный союз», неожиданно, вызвал острую неприязнь, несмотря на то, что вступление в него обещало большее. Эта неприязнь, опять-таки, не касалась реальных опасностей – таких, как конкуренция между российскими или местными товарами или скупка российскими олигархами украинских предприятий. Как раз подобное оказалась как-то на краю общественного сознания, зато страшный Путин с его «тоталитаризмом» и «ущемлением свободы» уверенно занимал его центральную часть. И наступающий Майдан рассматривался, как бунт не только против Януковича и его «банды», но и против этого страшного «путинского тоталитаризма» и «возвращения в Совок».
Показательно, что даже в идентификации своих противников сторонники Майдана выступили четко с антисоветской позиции. Противники были обозначены, как «быдло», «титушки» («клиентелла» Януковича), впоследствии их сменили на «ватников» и «колорадов». В свою очередь сторонники Майдана всячески подчеркивали свою свободу, независимость и креативность («никогда мы не будем братьями»). Это восприятие является чистым эталоном антисоветизма: свободные, независимые и креативные, имеющие современные потребности люди против косных, жалких и живущих в нищете «совков». Другой базовой характеристикой антисоветизма, которая в полной мере проявилась на Украине, можно назвать преклонение перед Западом, как светочем мировой культуры при полном непонимании того, что из себя эта культура представляет. (На современной Украине, например, эту культуру олицетворяют гей-парады, а в позднем СССР символом западной культуры была поп-музыка и третьесортные боевики вместе с порнографией).
Кстати, то, что противники сторонниками нынешней украинской власти идентифицируются именно в рамках антисоветского восприятия – как «ватники», а не как, например, «кацапы» или «москали» (что было бы естественно для национализма), свидетельствует об антисоветской, а не о националистической направленности вражды. Мменно поэтому идентификация противников не принимает «традиционной» для Украины «жидоборческой» формы – про «жидов» на Украине как будто «забыли». Равным образом, не считается странным приглашать из России того же Макаревича, хотя он то или «жид», то ли «москаль». Национальность тут далеко вторична, главное, что Макаревич воспринимается, как символ антисоветского движения, как противовес ненавистному «совку».
Ненависть к «ватникам» не является особенностью чисто украинской политики. Напомню, что сам этот мем был введен не украинцами, а российскими националистами (нацдемами), а «раскручен» российскими либералами, что так же говорит о «странности» украинского национализма. В России этот мем служил для замены бытовавшего ранее понятия «совок», в связи с тем, что последнее давно утратило свое обидное значение, и напротив, стало использоваться многими для самоидентификации. Кроме того, очевидная связь «совка» с Советским Союзом делает странным его применение к людям, зачастую родившимся уже после распада СССР. Именно поэтому «ватник» оказался крайне востребован всевозможными антисоветскими силами и стал основным для обозначения реальных или мифических противников антисоветизма, вытеснив и «совок» и «быдло».
Впрочем, «странность» украинского национализма не случайна — она вытекает из исключительно антисоветской его направленности. В результате чего большинство из тех проявлений, которые обыкновенно относят к националистическим, на самом деле являются как раз демонстрацией своей «несоветскости». Кстати, именно тут мы можем увидеть, насколько антисоветский переворот 2014 года походит на антисоветский переворот 1991. Если кто помнит то беснование по уничтожению советских символов, что творилось в то время, тот не удивляется украинскому «ленинопаду». Ведь первым серьезным актом «новых сил» в Москве было не что иное, как обрушение памятника Дзержинскому. Удивительно только, как сохранился Мавзолей – ведь после своей «победы» антисоветская толпа могла вполне его разобрать, наподобие Бастилии (скорее всего, требовалось уничтожить такое огромное количество советских символов, что наиболее «проблемные» в демонтаже, вроде памятников, просто «оставили на будущее». А там и ситуация поменялась).
Так же, как и ненависть к своему прошлому, оба события объединяет и огромная вера в «новых вождей». Харизматический Борис на танке, (а затем на трибуне Белого Дома), приветствующий сотни тысяч своих сторонников, тут однозначно «побивает» всех этих Порошенко, Клично и Яценюков с Аваковыми. Да что тут Ельцин. Народ, как откровение ловил слова всех, кто оказывался на «стороне демократии», начиная от Гаврилы Попова и Анатолия Собчака до Гайдара или какого-то там Бурбулиса. Все они обещали великое рыночное будущее, и не было ни грамма сомнений в том, что оно, наконец-то, наступит. Казалось, что эта новая генерация политиков абсолютно неспособна врать, не то, что «старые партократы».
Не меньшее влияние, нежели слова политиков, на россиян «образца 1991 года» имели и СМИ. Образ журналиста, как кристально честного человека, желающего донести до граждан правду, появился еще в Перестройку, и в 1991 году еще сохранял свое значение. Причем, речь шла, конечно, о журналистах «демократических» — официальная советская пресса, напротив, считалась абсолютно лживой, и ей никто не верил. Такую двойственность восприятия можно наблюдать и на Украине – все те СМИ, что поддерживают нынешний киевский курс, рассматриваются как правдивые, что не поддерживают – как лживые. Это даже не связано с какой-то особой пропагандой (нынешняя киевская пропаганда, как и тогдашняя «демократическая» довольно примитивна), это есть одна из особенностей антисоветского восприятия. Дело в том. что антисоветизм, как идеология, зародилась в недрах именно советского общества, и унаследовала от него одну из важнейших черт — информационную прозрачность (из которой выделялись только госорганы, особенно идеологические, к которым, наоборот, относились с сильным предубеждением -настолько, что госпропаганда рассматривалась как «абсолютно лживый источник»). Именно поэтому антисоветчик воспринимал все, что не связано с «совком», как чистую правду (а все, что связано — как чистую ложь).
С данной особенностью связана и нынешняя «вакханалия национальных символов» на Украине. Главное тут то, что все эти символы означают, прежде всего, отрицание базовых ценностей советской жизни. Нынешние россияне, высмеивающие «селянско-вышиваночный рай», выстраиваемый украинской пропагандой, просто забыли, что подобное еще недавно творилось и в нашей жизни (и, во многом, продолжает твориться). Вся эта возня, с крайней акцентированностью украинских национальных символов, вроде флага, герба и «вышиванки» почти в точности повторяет нашу российскую действительность 1991 года. Тот же самый «триколор», который через год-другой станут называть «власовская тряпка», в 1991 году обладал немалой сакральной силой, его старались рисовать где угодно и закрашивать им неугодные советские символы. Правда, с гербом было труднее – «наш» орел банально сложнее, нежели украинский «тризуб», и рисовали его гораздо реже. Зато так же повсюду старались «впихнуть» «национальный колорит», на уровне «березка-матрешка-балалайка» (аналог украинских казаки-хата-горилка, баба в венке и т.п.). Понятно почему – ведь все современные символы, вроде ракет или самолетов, были прочно связаны с совершенно иным строем. И остаются только убогие березки или беленые хаты…
Может показаться, что данное сходство украинских событий с российскими есть только внешнее явление. Но на самом деле, за этими вышиванками и кокошниками скрываются и более страшные вещи. Нынешний украинский кризис поражает, прежде всего, огромной эскалацией насилия, очень быстро вышедшей за привычные пределы. Когда от банальных столкновений переходят к прямым убийствам своих противников, это страшно. Но еще более страшным является то, что данные убийства перестают быть чем-то особенно ужасным. Шуточки в комментариях к фотографиям с убитыми людьми ужасают более, чем сами эти фото. Расчеловечивание противника, снятие по отношению к нему любых моральных и этических ограничений — все это кажется какой-то аномалией, странным помешательством, охватившем целую страну.Поэтому порождается несметное количество теорий, пытающихся данное явление объяснить, от исторических – дескать, для украинцев всегда было свойственно подобное – до психиатрических, пытающихся объяснить все это массовым помешательством.
Но на самом деле, все это излишне. Расчеловечивание своих противников является для антисоветчиков базовой практикой, вытекающей из ультраэлитаристского восприятия мира (мы — элита, они — быдло). Сейчас я скажу сугубо свое мнение, но кажется, что если бы Россия в 1991 году оказалась в украинской ситуации – то есть, если бы «демократические реформы» встретили бы сколь-либо серьезное сопротивление, то мы имели бы практически подобную ситуацию. В реальности Россию спасло то, что противодействия «курсу реформ», как таковому, в стране не было. Пресловутый «запрет КПСС» был встречен большинством (в том числе, и бывшими ее членами), как абсолютно закономерный процесс. Закрытие коммунистических газет не вызывало ни о кото малейшего протеста. Правда, не был устроен «показательный процесс» над бывшими коммунистами (чего многие ждали), но связано это было исключительно с тем, что почти все коммунисты удивительно быстро оказались в рядах «сторонников реформ». Окажи они хоть малейшее реальное сопротивление — и «процесс КПСС» был бы неминуем. А так, все противники «новой власти» оказались настолько жалки, слабы и маргинальны, что мало у кого возникало желание к расправе над ними.
Но одновременно с этим, в массовом сознании существовал вполне реальный образ неких «темных сил», которые только и ждут, как ввергнуть страну в ужас «кровавого тоталитаризма». Какие-то тайные силы «партократов», страшные «агенты КГБ», таинственные армейские генералы. И одновременно преклонение перед любыми западными силами -от ОБСЕ до НАТО, благоговение перед ЦРУ и Ми-8, которые казались главными гарантами демократии в мире. Постсоветское общество неожиданно стало мыслить в рамках самой кондовой антисоветской пропаганды, в которой благородные американцы борются со страшными «Bolshevik». Вот к этим то мифическим большевикам мало кто испытывал нежные чувства. Напротив, большинство было готово применить к ним любые меры, лишь бы они не утащили их обратно, в «совок» и «тоталитаризм». Крайне легко представить россиян образца 1991 года, кричащих «коммуняку на гиляку!», если бы данные «коммуняки» наблюдались в сколь-либо значимых количествах. Но нет — КПРФ (вернее. ее предшественница КП РСФСР), как реальная сила, проявилась только в 1993 году.
Однако, как сказано выше, перманентное ожидание гражданской войны в это время присутствовало, и большинство уже четко выбрало в ней свою сторону. Одну сторону. Советский Союз, даже умерев, спас своих граждан от ужасной смерти. Высокая информационная прозрачность советского общества спасла его от ожидаемого раскола. «Демократические идеи» оказались единственными, господствующими идеями в обществе, и вакансия «той стороны» оказалась свободной. Это и представляет собой главное отличие России 1991 года от Украины 2014. Последняя — это ни коим образом не советское общество, скорее, наоборот, общество, расколотое на классы и страты. В этом случае очередная антисоветская истерия оказалась дополнительным катализатором раскола. Ультраэлитаристская антисоветская идеология, принятая Киевом, примененная к классовому обществу, привела к полному отрицанию противоположной стороны.
О том, что могло бы быть в России, если бы нашлась сила, сумевшая выступить противником «реформ» свидетельствуют события 1993 года. Именно тогда ожесточение достигло крайней точки, и пресловутое «письмо 42-х» или обращение Ахиджаковой с призывом: «Раздавить гадину» показывает, что «жареные колорады» не зависят от национальности. Другое дело, что 1993 год был не 1991. Правые в 1993 году давно уже пережили свой пик популярности, а реальные экономические трудности давно уничтожили харизму лидеров. Зло уничтожило себя само — в 1991 году Ахиджакова или Окуджава были властителями дум и совестью нации, а в 1993 году – лишь работниками сферы развлечений, причем не особенно популярными. Да и власть, чувствуя потерю прежнего влияния, стала более осторожной – и не пошла на эскалацию конфликта.
В общем, России повезло. Антисоветизм не смог одномоментно уничтожить советское общество, и ожидаемой гражданской войны не случилось. Трансформация общества из советского в антисоветское не смогло мгновенно лишить его важнейшей советской черты – информационного единства, делавшего его идеологически однородным (незначительное количество маргиналов – не в счет), пускай и в рамках новой, антисоветской идеологии. Когда же раскол произошел – исчезло «очарование» новой власти, померкла харизма его лидеров, и их абсолютная власть над умами. На призыв Гайдара в 1993 году выйти на улицы мало кто откликнулся – и это было достаточно для того, чтобы власть поняла – полноценную Гражданскую войну она однозначно не «вытянет».
На Украине же всплеск антисоветской идеологии произошел в уже расколотом, классовом обществе – и породил те ужасы, которые мы наблюдаем. Идеология, лишенная тех ограничений, которое накладывало на нее еще существовавшее в 1991 году советское общество, показала свое истинное лицо. Лицо хаоса, разрушения и убийства…
