Как уже было сказано во второй части, Россия оказалась не просто задета надвигающимся системным кризисом Западной цивилизации, но оказалась в ситуации, намного худшей, нежели остальные входящие в нее страны. На собственно цивилизационный кризис у нас оказался наложен кризис нашей собственной позднесоветской модели, что привело, практически, к полному коллапсу всех сторон жизни. Собственный кризис (кризис позднесоветского общества) я уже не раз затрагивал – поэтому тут делать это не буду. Скажу только, что ключ к его пониманию лежит в системных особенностях советского общества, причем именно тех, что обеспечивали ему высокую эффективность. Что поделаешь – диалектика: чем больше шансов на успех, тем болезненнее будет поражение (если оно случится). Поэтому за индустриализацию, победу в Великой Отечественной войне и послевоенный взлет пришлось «заплатить» Перестройкой и ужасом 1990 годов. Это –урок всем нам, что никогда не следует останавливаться на половине пути, даже если кажется, что самое трудное – позади.
Но об этом надо говорить отдельно. Пока же ограничимся тем, что признаем – после 1991 года страна оказалась в катастрофическом, по сути, положении, когда абсолютно все принятые решения оказывались неверными. Это – признак ловушки. Впрочем, заметной данная ситуация стала еще до 1991 года, где-то с года 1987-1988, а скрытые признаки были и раньше. Тот же «путч ГКЧП» — это наиярчайшее представление некомпетентности со всех сторон, и победа Ельцина и «демократов» была связана только с тем, что они выступали за путь скорейшего увеличения энтропии – т.е., наиболее вероятный. Впрочем, особенностью гибели советского общества был тот факт, что при полном разложении верхов общества, «низовые» подсистемы его работали весьма успешно. Именно данный момент позволил стране пережить момент этой катастрофы, пусть и в весьма «обкорнанном» варианте. Общество самого начала 1990 годов жило в ожидание неизбежной – как казалось тогда – гражданской войны, но ее не случилось.
События осени 1993, которые многими интерпретировались именно как данное начало, неожиданно закончились «пшиком» (пусть и кровавым). Кроме нескольких десятков тысяч человек в Москве никто не выступил против антинародной власти (пишу это без кавычек, поскольку было именно так). Нищета, невыплаты зарплат, замерзающие города, безработица – все то, что, согласно всем представлениям, должно было взорвать страну, невероятным образом прошло мимо. Интересно, что среди даже тех протестов, которые происходили тогда, преобладали т.н. «голодовки» — тип наиболее пассивный по отношению к угнетателям. Народ «скушал» приватизацию, «скушал» гиперинфляцию, «скушал» обесценивание вкладов – и в 1996 году как минимум половина населения проголосовала за Ельцина. Тут можно говорить о том, что выборы не были честными, что результаты были подтасованы и т.п. – но факт остается фактом: на этих выборах значительная часть страны выступила «за курс реформ». Пусть даже меньше половины – но это при том, что подавляющее большинство людей в данный момент жили не просто плохо, но очень плохо.
Я не буду тут подробно разбирать особенности этих выборов – это надо делать отдельно. Пока замечу только, что одной агитационной компанией тут все дело не объясняется. Дело в другом – в том, что в 1996 году российское общество еще сохраняло значительное количество «советских подсистем», в том числе, и твердую убежденность в гражданском единстве. Это было именно тем фактором, который удерживал его от гражданской войны – удерживал в 1991, удерживал в 1993 и продолжал удерживать в 1996 году. Причем, надо признаться, что пришедшие ко власти в 1991 году силы практически палец о палец не ударили для поддержания этого единства – напротив, все 1990 годы с экранов и страниц несся мутный поток слов о том, что никакого единства нет, что есть «новые русские» (изначально это выражение не несло современного издевательского значения, а напротив, звучало гордо), деловые люди, которые и держат на своих плечах весь мир – и «совковое быдло», недочеловеки, которые живут только по воле этих «атлантов». «Ну, вымрет несколько миллионов человек, которые не вписались в рынок…» Для любого другого общества подобная пропаганда социального фашизма оказалась бы критичной – но не для постСССР, в котором нищие не просто соглашались с мнением о своей вторичности, но и активно поддерживали данное общество и выступали против его разрушения.
Как говориться, «лишь бы не было войны». И ее не было – несмотря на все ожидания. Более того – несмотря на то, что общественная элита взяла ясный курс на разграбление страны, подавляющее большинство населения продолжала вести себя так, как будто бы советская эпоха еще не закончилась. Возьму тот пример, который видел своими глазами. Существовал завод, огромное предприятие с десятками тысяч работающих. Что в таком случае делало начальство? Разумеется, старалось «выжать» из него как можно большее количество денег. Никакие инвестиции в производство, конечно, не делались – напротив, продавалось все, до чего можно было дотянуться. Доходило дело до того, что дорогостоящее оборудование просто сдавали в металлолом: потому, что развертывание производства – это долго, а тут «живые» деньги. Ситуация не менялась, если пресловутое начальство заменялось конкретным (чисто конкретным) хозяином, разве что в этом случае демонтаж производства шел еще быстрее – потому, что «чисто конкретным» деньги нужны были еще больше, чем «обычному» начальству.
Но поведение основной массы работающих, от рабочих до инженеров, было абсолютно противоположным. Мало сказать, что эти люди соглашались работать за нищенскую зарплату. Они работали даже тогда, когда никакой зарплаты не платилось вообще! На что они жили – трудно сказать. Во-первых, большинство этих людей имело советские еще запасы – от квартир и автомобилей до верхней одежды и даже еды. Во-вторых, огромное число потребностей – от образования до лечения – удовлетворялась такими же голодными работниками соответствующих отраслей, так же работающих бесплатно. В общем, ситуация была поистине уникальной – хозяева могли вообще не тратить денег на производство. Казалось, работал невозможный по всем теориям «экономический вечный двигатель», при котором, находясь наверху, можно было только получать, не давая ничего взамен.
***
Разумеется, это этот парадокс только кажущийся – на деле, тут «работали» оставшиеся от СССР структуры, постепенно разрушаясь и угасая, но продлевая странную жизнь «постсоветского организма». СССР даже после смерти продолжал спасать своих граждан. Разумеется, «вечным» такой мир быть не может – от того, что используются те ресурсы, которые большинство просто не видит, не делает их бесконечными. Так и прежние советские подсистемы вовсе не собирались работать до конца времен – напротив, чем более общество продвигалось «по пути реформ», тем слабее они становились. Но для «изнутри» подобные вещи, как правило, не видны – и никто из живших в то время людей не задумывался: а почему это столь мрачные апокалипсические прогнозы начала 1990 годов не сбылись? (Сюда следует отнести не только ожидание Гражданской войны, но и полный развал всего хозяйства). Для объяснения этого ожидания теперь негласно полагается, что люди в это время (началое 1990 годов) люди просто «ударились в чернуху» (вернее, были оглушены «чернушным валом» позднеперестроечных СМИ) — отсюда и такое мрачное представление о будущем. Ну, и вообще, «шоковая терапия» и падение уровня жизни так легко не проходят…
Хотя на самом деле, именно этот пессимизм и является настоящим пониманием реальности: если не вкладывать деньги в производство и не платить зарплату, то производство должно неизбежно загнуться, вне зависимости от желания предсказателей. То же самое – если одни могут потратить миллионы за день, а у других нет денег на еду, то ни о какой общности интересов нельзя вести речи. Эти миллионы голодных должны просто снести (или, по крайней мере, попытаться это сделать) сытую верхушку так, что от нее ничего не останется. А если учесть, что в число этих голодных входят и армейские офицеры, и работники милиции — то перспективы вырисовываются весьма мрачные. Действительно — какой может быть гражданский мир с стране, где бандиты подкатывают к роскошным ресторанам на дорогих машинах, а голодный милиционер или офицер должен их охранять? Замечу — вооруженный милиционер и офицер…
Но ничего не случилось. Напротив, страна прошла через ужас 1990 годов и к началу нового тысячелетия даже стала проявлять признаки подъема. Реформаторы были в восторге – несмотря на то, что все т.н. «реформы» служили только одному – перекачке денег из всех сфер деятельности в карманы элиты, никакого развала страны — о чем постоянно твердили их оппоненты — не произошло. Напротив, «новая Россия» чем дальше, тем решительнее показывала столь долгожданный рост. Реформаторы неожиданно оказались на коне, а их противники – под конем…
Разумеется, и тогда, и сейчас подавляющее большинство «экспертов» основную «заслугу» в подъеме 2000 годов видят в повышении цен на нефть. Дескать, пока нефть была дешевой – в России было все плохо, как нефть стала дорожать – Россия стала «вылезать» из перманентного кризиса. Я не собираюсь тут рассматривать экономические особенности постсоветской России, равно как и подвергать критике «нефтяную теорию» просто потому, что это было сделано уже не раз, и количество ее опровержений, равно как и подтверждений крайне велико. А главное – потому, что при всем прочем, не имеет особого значения, откуда поступают в страну деньги. Дело в том, что абсолютно одинаковые средства при разных условиях могут быть использованы по разному. Например, от инвестиций в оборудование может не быть никакого толка, если нет специалистов, способных на этом оборудовании работать. Равным образом, созданное уникальное производство может вообще не иметь никакого смысле, если не существует инфраструктура, обеспечивающая его функционирование. Именно поэтому идея, что все проблемы способны решаться деньгами является ошибочной.
***
Особенностью России 1990 годов являлось то, что страна имела, в целом, сбалансированный производственный комплекс (да, огромное число производственных цепочек оказалось разорванным из-за распада страны, но значительная часть их сохранялась) и огромный переизбыток советских еще кадров. Именно поэтому даже небольшое поступление инвестиций в ту или иную отрасль вело к ее значительному оживлению — что случилось, например, с промышленностью после 1998 года. Именно это создавало иллюзию «всесилия денег», которая, как казалось, подтвердилась и в 2000 годы. Но это была лишь иллюзия. Дело в том, что практически тогда же, когда продажа нефти стала давать стране какие-то свободные средства, стали проявляться последствия деградации тех советских подсистем, которые позволяли стране, как казалось, пережить 1990 годы. Например, те же советские специалисты, что работали в то время «за копейки», неожиданно стали заканчиваться. Всему приходит предел, и даже если человек работал раньше потому, что это – его завод, то со временем и ему такой режим может надоесть. Переход работников из стратегических отраслей в оплачиваемые продолжался все 1990 годы, и чем дальше, тем меньше их оставалось там, где они были нужнее всего.
Пришедшая же им на смену молодежь имела совершенно иные приоритеты. Если из «советских поколений» на «заводах» оставались, в большинстве своем, те, кто действительно видел смысл своей жизни в поддержании производства, а все, кто думал иначе – уходили в более «денежные» сферы, то новые работники шли на завод потому, что другие места были заняты. Да, они соглашались работать за небольшую (относительно) зарплату, но, во первых, чтобы ее платили (а не задерживали годами), а во вторых, они не особенно собирались напрягаться за эту сумму. Советская «мотивация работой» уже не работала, а до «мотивации вознаграждением» руководство еще не дошло. Да и не собиралось доходить – ведь это существенно уменьшало их прибыль – а, как сказано выше, иной мотивации, кроме денег, элита в стране не имела. Получалось, что несмотря на все увеличивающееся количество средств, эффективность экономики уменьшалась. Подобное же явление (хотя и менее серьезное), происходило в оборудованием, которое в 1990 годах вообще не обновлялось. Правда, тут – в отличие от деградации кадровой системы – проблема хотя бы осознавалась, и инвестиции в оборудование рассматривались, как необходимые. Но их уровень все равно был гораздо ниже критического.
В результате этого поступающие в страну деньги оказывались гораздо менее эффективными, нежели задумывалось изначально. Впрочем, кризис производства – это лишь вершина тех процессов, что шли в стране. Еще большую опасность несло разрушение таких фундаментальных подсистем советского общества, как образование или здравоохранение. Скажем прямо – именно отличным уровнем знаний и здоровья мы обязаны прохождению через ужас 1990 годов. Например -как я уже подчеркивал — население в 1990 -2000 годы очень мало обращалось к врачам, гораздо меньше, чем должно было это делать, учитывая условия жизни. Это – следствие хорошего здоровья, доставшегося от советского времени, которое, как и оборудование, эксплуатировалось на износ все эти годы. Именно подобное позволяло обходиться т.н. «панадол-терапией»: снял симптомы и пошел на работу (а то – выгонят). Не меньшее значение имело и советское образование, которое позволяло легко (относительно) менять сферу профессиональной деятельности. Учителя становились бухгалтерами (закончив соответствующие курсы), инженеры –менеджерами, ученые – бизнесменами и т.д. При этом переподготовка была очень часто более чем сомнительного качества, на уровне «продажи корочек» – работник уже в процессе работы осваивал все тонкости новой деятельности.
Данная особенность советского общества позволила построить хоть какое-то капиталистическое общество, пусть и уровня Третьего мира, а не стать очередным Сомали. Но, как уже было сказано выше, для человека, находящегося внутри системы, причины происходящего были не видны. Для него казалось, что действительно – путь реформ завершился победой. Сформировавшийся капиталистический сектор приносил какие-то доходы – и обыватель думал, что вот именно сейчас он ухватил «удачу за хвост». В стране начался «потребительский бум» — деньги, заработанные в капиталистическом секторе, надо было где-то тратить, и обыватель с увлечением скупал все, о чем мечтал в голодные 1990 годы. Впрочем, потребительство затягивает, и многие не успели заметить, как «втянулись в процесс», перейдя от покупок за «живые деньги» к покупками в кредит. С соответствующим результатом. Но так или иначе, «новый сектор» экономики выглядел динамически развивающимся, заслоняя от обывателей страшную картину разрушения основ общества.
***
Впрочем, подробно разбирать тут эту тему я не буду. Рассмотрение феномена 2000 годов требует отдельного разговора (вся история постсоветского мира представляет собой одни феномены – следствие уникальности процесса гибели СССР). Пока же просто отмечу, что при всем своем кажущемся богатстве, сформированный капиталистический сектор экономики так же опирался на оставшуюся советскую инфраструктуру, и техническую (транспортную, энергетическую, жилищную, и даже сырьевую), и гуманитарную – на оставшееся с советских времен образованное население. Это означает только одно – чем дальше, тем менее ясными становятся перспективы функционирования и «нового сектора», на который наваливается необходимость не просто зарабатывания денег, но и поддержания системы «жизнеобеспечения страны». А это — на порядки более сложная задача, и даже если в этот новый сеткор включать весь сырьевой сектор (а это не очевидно, огромная часть его инфраструктуры до сих по опирается на «советский задел»), то все равно, возможность создания новой, капиталистической «жизнеобеспечивающей системы» остается под вопросом.
И вот тут-то я перейду к самому главному. Когда я в первой части писал про «гибель цивилизаций», то это имело не просто отвлеченное значение. На самом деле, те же самые системные особенности иерархических обществ, которые привели к гибели Рима, «работают» и на более «низких» уровнях. В том числе и на уровне отдельных государств. Впрочем, это тоже довольно очевидно. Но вот другой аспект данного явления – а именно то, что общество, «на всех порах» несущееся к гибели, до определенного момента может вообще не замечать подобного – гораздо менее очевиден. Обыватель не воспринимает все подсистемы общества, и если в его локальном окружении разрушение еще не стало подавляющим, он не будет его замечать. А у столь больших систем, как государства, подобные ситуации не являются редкостью. И если уж в Риме эпохи упадка большинство населения до последнего не верило в то, что Вечный Город падет, то что же говорить про нас.
Кроме того, как уже было сказано, разрушение больших обществ сопровождает еще один любопытный эффект: разрушение одних подсистем высвобождает ресурсы, которые могут «потребляться» другими подсистемами. Что создает кратковременную иллюзию подъема, так как система на какое-то время получает часть «бесплатных» ресурсов. В случае с Россией этот эффект проявился в полной мере – подавляющая часть «новорусского», капиталистического сектора прямо построена из обломков советской системы. Некоторые вообще в прямом смысле – как огромное число бизнес и торговых центров располагаются в корпусах бывших заводов и КБ. Или, как например энергетические мощности, потребных для современных мегаполисов, что высвободились из-за сокращения промышленности. Но гораздо важнее, чем эти «материальные» ресурсы то, что этот капиталистический сектор был создан бывшими советскими людьми. Именно этот кадровый ресурс был самым ценным из всего, что создал СССР. Теперь нередко можно увидеть «плачегося» руководителя или бизнесмена – дескать, нет теперь хороших специалистов. Но это – крокодиловы слезы людей, привыкших к работникам, способным «пахать за копейку», причем «пахать» всерьез. Утешать их нет смысла – больше подобного нет и не будет уже никогда.
И сейчас еще цветочки – в будущем они хороших специалистов будут «выписывать» из-за границы за большие деньги, да еще и бегать за ними, потому, что система образования так же рушится у нас на глазах. Система образования – она тоже не железная, и если тянуть из нее все ресурсы, как это было предыдущие десятилетия, то ее разрушение неизбежно (но пока это разрушение не началось, создается иллюзия устойчивого существования). Построенная на избытке специалистов постсоветская экономика должна научится жить в условиях их дефицита. И, если честно, то уже никакими указами и даже финансовыми вливаниями эту проблему не решить. Поэтому, скорее всего, очень скоро то в одном, то в другом месте мы будем видеть серию разрушений до тех пор, пока «барьер устойчивости» не будет перейден. А о том, что будет потом – лучше не думать. Как произойдет этот «переход» — можно посмотреть у наших украинских соседей, которые за год превратились из более-менее приличного государства «Третьего мира» в раздираемую гражданской войной страну уровня Сомали. Украинский опыт вдвойне ценен для нас, потому, что Украина – так же осколок СССР, пусть и меньшего размера, и для нее работают те же механизмы, что и для России.
***
Впрочем, конкретно предсказывать я ничего не буду – для систем подобного уровня никаких количественных предсказаний давать нет смысла. При благоприятных условиях страна может продолжать «тихую деградацию» еще довольно долгое время. Может и повести — пресловутый капиталистический сектор– а в него входит не только торговля и банковская деятельность, но, например, автосборочные предприятия, строительство и даже некоторые сельхозпроизводители — все же может «выдюжить» какую-то систему жизнеобеспечения, пригодную для своего функционарования. Но даже в этом случае следует понимать, что страна будет обречена находиться на уровне «среднеразвитого» государства «Третьего мира». В самом-самом-самом наилучшем случае — на уровне Бразилии. Никаких прорывов ждать нет смысла. Никакого восстановления СССР или превращения в сверхдержаву, космических полетов, технологического лидерства и т.д. никогда не будет – это бессмысленные (хотя и понятные) иллюзии. Но Бразилия — как сказано выше — это наш максимальный потолок (Бразилия, в конце-концов, свое авиастроение развивает, в отличие от РФ). Все остальные варианты — еще хуже…
В общем, надо понимать – никакого «вставания с колен» нет. И быть не может. Никакой политический лидер (будь он семь пядей во лбу) или партия не способны «возродить» то, что находится в агонии. Путин, неПутин, Ходорковский, Зюганов, Кургинян, Глазьев или Кудрин — даже сам Сталин, если бы можно было его воскресить — тут не помогут. Персоны, даже высокостоящие — ничто в историческом процессе. Равно как никакие денежные вливания и политические программы не дадут нужного эффекта — потому, что «вставание с колен» — т.е. превращение гибнущего общества в развивающееся – просто невозможно из-за системных особенностей. Все локальные успехи, вроде запусков в космос или строительства атомных станций – всего лишь артефакты минувшей эпохи, следствие того, что огромное число советских подсистем имело огромный запас прочности. В самом лучшем случае, возможно выстраивание гораздо более «слабого» общества, обладающего минимальной стабильностью, но это будет уже иная история. История мировой державы, последнее столетие игравшей ключевую роль в истории, закончена…
Впрочем, есть и еще один путь. Как я уже писал, из ловушки все же есть выход – это полная пересборка общества. То есть, не надо ждать, пока внешние силы «переварят» остатки умершего общественного организма и выстроят из них «свою» общественную систему, а сделать это самому, внутренними силами. Это дает надежду на то, что данное общество будет служить нам, а не кому-то другому. Но это крайне опасный и тяжелый путь, и для многих он может показаться еще менее привлекательным, нежели стать рабом внешних сил. Но подобное представление – так же иллюзорно, выбрав участь раба не стоит удивляться жестокости хозяина… И значит – реально «пересборка» должна стать приемлема для граждан нашей страны. Но это уже совершенно иная тема…
