В предыдущий раз наша редакция размещала статью о путешествии знаменитого английского писателя Бернарда Шоу по Сталинскому СССР, на этот раз мы публикуем рассказ о более ранней эпохе, а именно о времени становления Советской Власти в далёком 1922 году. В том далёком году молодую социалистическую страну посетил негритянский поэт Клод Маккей.
Негр в Советской России
В 1922 году Советскую Россию посетил негритянский поэт Клод Маккей. О своем посещении он написал эссе, выдержки из которого я и привожу.
То, что я здесь напишу, сразу же назовут пропагандой, и я не буду возражать, я буду гордиться, если меня назовут пропагандистом, — пишет Клод Маккей, потому что даже такие литературные гении как Вольтер, Гюго, Гейне, Свифт, Шелли, Байрон, Толстой, Ибсен не могли в своем творчестве избежать пропаганды своих идей.
Впервые приехав в Европу в 1919 году, он столкнулся с расовой пропагандой, направленной против цветных.
«Средний европеец, читающий газеты, популярные книги и журналы, смотрящий фильмы с Мэри Пикфорд, воспринимает проблемы негров довольно просто. Для него трагедия американских негров начинается с книжки «Хижина дяди Тома» и заканчивается отменой рабства. Во всех остальных случаях негры появляются в его жизни, как менестрели в водевилях, боксеры на ринге, черные слуги в кинематографе, черные дикари в карикатурах, которых линчуют за то, что они посмели покусились на честь белой девушки.
Очень немногие знают о Букере Вашингтоне ( негритянском просветителе), линейном судоходстве “Черной Звезды” (судоходная линия, организованная Маркусом Гарви, активным деятелем негритянского движения за равноправие), лишь очень прозорливые в состоянии задуматься о том, зачем цветному добиваться белой женщины, если за это ему грозит казнь линча.
Дезинформация, равнодушие и легкомыслие — вот что характеризует отношение западного европейца к неграм. Есть лишь очень немногочисленное интеллектуальное меньшинство, которое знает о неграх чуть больше, но их влияние на общество бесконечно мало, чтобы заглушить лавину расовой пропаганды.
Мировая война коренным образом изменила статус негров в Европе, они прибыли из Америки, английских и французских колоний, а затем расселились в портовых городах. Франция использовала негров-полицейских в оккупированных районах Германии. Цвет кожи этих войск, их привычки, раздражали местное население, до того считавшее негров каннибаллами.
В то же самое время такое доверие по отношению к цветным со стороны республиканской Франции интеллектуальной негритянской общественностью воспринималось негативно, по их мнению, негры в Европе играли ту же роль, что белые войска в Индии или на Гаити.
Однако, в мире есть одна нация, которая относится к неграм довольно разумно, пишет Маккей, это — русская нация.
Я никак не мог себе представить, что ожидает меня в России. Я уехал из Америки в сентябре 1922 года и направился в Россию, чтобы посмотреть на жизнь людей после революции и написать об этом. Я был не на шутку встревожен, когда вступив на русскую землю, обнаружил, что я стал знаменитостью.
Митинг на Путиловском заводе в связи с IV конгрессом Коминтерна. Петроград, ноябрь 1922 г.
Я прибыл в Россию в ноябре 1922 года, когда там проходил Четвертый конгресс Коммунистического Интернационала и отмечалась пятая годовщина русской революции., Петроград был великолепен, весь в красных флагах и транспарантах. Красные флаги ярко развевались на фоне белого снега . Железнодорожные поезда, трамваи, заводы, магазины, гостиницы, школы — все было украшено флагами. Это был праздник, в котором я, как представитель негритянской расы, был самым активным участником. Я был принят так, как если бы люди были в курсе моего приезда и готовились к нему.
Когда 7 ноября в Москве Макс Истман и я пытались пробраться через плотную толпу, наполнявшую Тверскую улицу, десяток дюжих молодых людей схватили меня и стали подбрасывать в воздух . “Как живо и тепло они принимают незнакомых людей!” – заметил Истман. Один молодой русский коммунист сказал: “ Чем ты отличаешься от индийцев? Они такие же темные , как и ты”. Другой ответил:”У индийцев черты лица другие. Когда долго общаешься с индийцами, начинаешь их различать”.
Московские газеты печатали статьи о положении негров, один из поэтов написал стихи о том, что африканцы смотрят на социалистическую Россию, и вскоре я был везде востребован – на лекциях поэтов и журналистов, на заводских и солдатских собраниях.
Я медленно стал осознавать, что меня приветствуют как символ, как представителя большой группы негров Америки, родственной несчастным неграм Африки, рабам Европейского колониализма. Их в моем лице приветствовали освобожденные рабочие Советской России.
Москва, IV конгресс Коминтерна. 1922
Россия, в широком смысле, это страна, где встречаются и смешиваются все народы Европы и Азии. Индийский, монгольский, персидский, арабский, западноевропейский — все эти типы могут быть найдены в Москве.
А потому я для них был всего лишь новым типом, который они еще не встречали.
Они все смотрели на меня с любопытством, но это любопытство было дружественным, оно не имело ничего общего с той невыносимой бесцеремонностью, а иногда и откровенным оскорблением, которое испытывают цветные ( индусы, арабы и негры) в Германии или Англии.
В 1920-м году, когда я пытался опубликовать книгу своих стихов в Лондоне, я встречался Бернардом Шоу, который заметил, что , наверное это — трагедия для негра с тонкой душой быть поэтом. Он был прав. Некоторые из английских обзоров моей книги были очень оскорбительными.
Журнал ”Spectator” написал, что ни один образованный белый человек не сможет читать негритянскую поэзию без предубеждений, “он инстинктивно будет искать в ней что-нибудь враждебное. К счастью, мистер Маккей не оскорбил наших чувств.”
Англичане от низших слоев до высших не могут представить себе негра в другой роли нежели, боксером, лакеем, баптистским проповедником или артистом эстрады. Немцы — еще хуже. Когда американский писатель представил меня, как поэта одному высококультурному немцу, любителю искусств, тот никак не мог поверить, что я – поэт. Думаю, он и сейчас в это не верит. Американский студент говорит хозяйке квартиры, которую он снимает, что он пригласил на ланч чернокожего друга. Та без тени улыбки на лице спрашивает: «А вы уверены, что он не людоед?»
Однако, в Петрограде и Москве я не мог обнаружить ни следа этого невежественного снобизма среди образованных классов, а отношение простых рабочих, солдат и матросов было еще более замечательным. Оно было очень простым – для них я был всего лишь еще одним, черным, представителем человечества.
Кто-то может сказать, что такое отношение к неграм – результат большевистской пропаганды. Но дело в том, что бОльшую часть своего свободного времени я проводил в беспартийных и антибольшевистских кругах.
В Московской гостинице я чувствовал себя особенно подавленным, во время обеда мне приходилось видеться с пролетарскими посланниками из иноземных государств, которые чувствовали себя божьими посланниками, а не представителями рабочего класса.
А потому я проводил свое свободное время в кафе Домино, знаменитом месте, где собирались начинающие поэты и писатели, меньшевики, анархисты и просто молодежь, чтобы читать и обсуждать свои произведения. Иногда туда приходила группа более зрелых людей. Там всегда была музыка, хорошее пение, но плохая игра на скрипке, все это больше походило на второсортное кабаре, чем на клуб поэтов. И все же именно там я отдыхал после утомительного дня, в приятных беседах и легких шутках вечер пролетал незаметно.
Встречи пролетарских поэтов на Арбате были более серьезным мероприятием. Они проводились коммунистами, а слушателями были рабочие, которые слушали внимательно, как ученики. На эти вечера приходили и завсегдатаи Домино. Одна молодая женщина сказала мне, что она хочет быть знакома со всеми видами новой культуры.
В Петрограде заседания интеллигенции казались более официальными и содержательным. В них участвовали такие знаменитости как Чуковский, Замятин, Маршак, а также представители художественного и театрального мира. На таких встречах интеллигенции не было заметно особенного коммунистического духа. Честно говоря, там чувствовалась скрытая враждебность по отношению к большевикам. Но я был приглашен читать стихи, и где бы я ни появился, везде меня принимали вежливо и внимательно, как писателя.
Многие из этих высокообразованных русских знали от двух до четырех языков, но они никогда не выказывали своего превосходства надо мной, негритянским поэтом. Я для них был поэтом – вот и все, и их проницательные вопросы показывали, что они интересуются моими поэтическими методами, взглядами, моим отношением к современным литературным течениям, нежели цветом моей кожи.
Во время моего последнего визита в Петроград я разместился во Дворце Великого князя Владимира Александровича, который превратился в общежитие для петроградских интеллектуалов. И хотя теоретически, там жили аполитичные люди, я ощутил сильную враждебность по отношению к большевистской власти. Но даже там у меня были лишь приятные знакомства, мои собеседники открыто выражали свои антиправительственные взгляды, несмотря на мою известную симпатию к советскому правительству.
В первые дни моего визита я предполагал, что восторженное отношение ко мне объясняется всеобщим праздничным возбуждением, и когда месяц закончится, я смогу спокойно сесть и написать книгу об американских неграх, которую заказало мне московское издательство.
Однако, последующие дни моего пребывания в России отражали все такой же неослабевающий интерес по отношению ко мне разных людей – рабочих, солдат, матросов, студентов, детей.
Мне с ними было совсем не так легко, как с интеллигенцией. На каждой встрече у меня был шумный успех. Работницы одного московского банка хотели услышать об условиях работы цветных женщин, живущих в Америке. Выслушав мой краткий рассказ, они стали задавать конкретные вопросы о работе, которая доступна цветным женщинам, их зарплате, о взаимоотношениях с белыми работницами. Когда я закончил, они приняли решение послать приветствие цветным женщинам Америки, призывая их организоваться и послать своих представителей в Россию.
Такое же сообщение я получил и из отдела пропаганды Петроградского совета под председательством Николаевой, очень энергичной женщиной. Там мне рассказали о новом статусе русской женщины, который она завоевала благодаря революции. Способные женщины могут занять любые должности, они имеют равную с мужчинами оплату труда, полную оплату в период беременности и во время двухмесячного срока после рождения ребенка. Получить развод достаточно просто. Специальный отдел занимается проблемами совместно нажитого имущества и заботой о детях. Нет наказания за легальный аборт и осуждения рождения детей вне брака.
Говоря о том, что негров не пускают служить во Флоте и не допускают до высоких должностей в Армии США, Маккей рассказал, как он посетил Высшие военные заведения.
Там он увидел “ новых людей, рабоче-крестьянского происхождения, которые стали кадетами, их обучали специалисты старой школы, офицеры из высшего класса. Я провел две недели у краснофлотцев в Петрограде , мне показывали подводные лодки и мы летали на захваченном во время войны британском аэроплане.»
Вместе с курсантами ему довелось есть русскую кашу:
“ Я полюбил ее, пока жил в Москве. Я был уверен, что каша — пища бедных крестьян, оказалось, что все наоборот, ее трудно достать, и подают ее как гарнир к мясу, когда она подается с маслом – это восхитительное блюдо, напоминающее национальное индейское блюдо.”
Он рассказывал курсантам о положении американских негров, а » курсанты, командиры и комиссары единодушно изъявляли горячее желание обучить лучших представителей американских негров, для того, чтобы они стали офицерами Советской Армии и Флота.»
Маккей выступал и перед студентами:
“Советские студенты-пролетарии горели желанием узнать о жизни и творчестве негров студентов…Наша негритянская делегация, и я в том числе, были приняты в Почетные члены Московского Совета.
Те дни пребывания в России остаются самыми памятными в моей жизни»
(Декабрь, 1923)
Автор — ljwanderer
Источник — http://ljwanderer.livejournal.com/256732.html
