Публикуем вторую часть интервью (первую часть можно прочитать тут ) с историком и автором 9ти книг Игорем Пыхаловым. На этот раз речь пойдёт о том, «есть ли такая партия?», а также об ошибках социалистического строительства в СССР. Следующая и последняя часть которую мы опубликуем примерно через неделю будет посвящена большому спорту.
КС: В принципе, всё, что мы обсуждали чуть ранее, достаточно похоже на то, что высказывают многие охранители, которые при этом не являются сторонниками коммунистической идеи, советской власти, а напротив, поддерживают Путина и буржуазию. Почему так получается, они всё слишком упрощают?
— Охранители просто выступают в роли своего рода идеологической обслуги нынешнего режима, и, поскольку существующая власть имеет двойственную природу, мы и наблюдаем такую путаницу. Нынешние руководители РФ прекрасно понимают, что без России они никто, перед их глазами печальный пример Милошевича, Саддама Хусейна, Каддафи. Поэтому они заинтересованы в существовании России, как сильного государства. А значит, им приходится время от времени говорить что-нибудь хорошее про тех, кто в советское время делал страну крепче и сильнее. С другой же стороны, нынешняя российская власть — это власть крупной буржуазии, и одной из её идеологических составляющих является антисоветизм.
Поэтому позиция и самой власти, и тех людей, которые пытаются её идеологически обслуживать, выглядят неубедительно.
КС: С другой стороны, нельзя убедительно соврать, не сказав долю правды?
— Это да. Но опять же, трагедия текущего момента в том, что у нынешней российской власти нет нормальной левой оппозиции. Я даже больше скажу, хотя это кому-то и не понравится: если бы, например, сейчас к власти пришёл Зюганов, то он тоже не смог бы проводить нормальную политику.
Мы ведь уже наблюдали такие примеры, когда к власти приходили люди, называющие себя коммунистами, в Молдове, например, и ничего хорошего там от этого не произошло.
КС: И олигархи там никуда не делись…
— Да, и я бы даже сказал, что если бы Зюганов пришел к власти, это, скорее, было бы только во вред, так как он скомпрометировал своими действиями коммунистическую идею.
КС: Хотя он и так это делает… Вы сказали, что «нет такой партии», и вы сами беспартийный… А вообще есть в России организации, которым вы симпатизируете?
— В принципе, я симпатизирую большинству организаций левого, коммунистического спектра, ну за исключением людей, которые придерживаются троцкистской или левацкой позиции, отрицают опыт реального социалистического строительства…
КС: Это те, которые считают Сталина кровавым упырём, а СССР — тоталитарным адом?
— Да, с ними мне не по пути. Ну а нормальные левые, им я, конечно, симпатизирую, но не вижу там никакой реальной силы, которая могла бы задуматься о взятии власти. Тем более то, что у нас сейчас существует в виде КПРФ, это просто «партия умеренного прогресса в рамках законности», которая хорошо устроилась при текущей власти в виде «оппозиции его величества», и им это удобно.
КС: А каким свойством должна обладать партия, что бы вы сказали «Есть такая партия!» ?
— Партия в первую очередь должна быть силой. Можно вспомнить слова Маяковского:
Единица! — Кому она нужна?!
Голос единицы тоньше писка.
Кто её услышит? — Разве жена!
И то если не на базаре, а близко.
Партия — это единый ураган,
из голосов спрессованный
тихих и тонких,
от него лопаются укрепления врага,
как в канонаду от пушек перепонки.
То есть, партия должна быть если и не реальной силой, то хотя бы зародышем такой силы. У нас сейчас такого не наблюдается. Какие ещё признаки? Должна быть какая-то минимальная численность, если это собирается 15 человек попить чаю, это не серьёзно. Должна быть серьёзная дисциплина.
Сейчас есть представление, что до Революции партия большевиков была малочисленной. Но если их сравнить с какой-либо современной левой партией, то это была просто огромная организация, у которой имелись ячейки по всей стране, и у них был очень жёсткий костяк, который мог быстро «обрасти мясом». Что и случилось: как только произошла Февральская революция, начался стремительный рост.
Также у большевиков была очень твёрдая и жёсткая линия. Они не занимались тем, что сейчас называется «реальной политикой», они не вступали в какие-либо дурацкие блоки, и гнули свою линию, даже если она могла нанести вред в рамках сиюминутной конъюнктуры. Например, в 1914 году в Думе депутаты большевиков голосовали против войны, за что, кстати, вскоре они были арестованы и отправлены в ссылку.
Сейчас мы даже не можем представить, чтобы наши думские коммунисты, члены КПРФ, могли бы променять свои места в Думе на сибирскую ссылку ради верности взглядам — это фантастика.
КС: В охранительской среде распространён тезис, «Если не Путин, то кто?» В плане того, что на обозримом горизонте ему нет альтернативы. Так может, важным атрибутом для такой партии должно быть то, что она должна быть в полной мере альтернативой, она должна показать, что может взять власть на себя, у неё есть достойные кадры, конкретная программа и т.д. ?
— Конечно, эта партия, если она на что-то претендует, она должна показать, что способна и взять власть в свои руки, и удержать её в обозримом будущем. Большевикам это удалось как раз в силу того, что у них было многочисленное ядро. То есть, это и численность, и дисциплина.
Мы можем, примера ради, вспомнить историю с Дальневосточной республикой, когда у нас, исходя из внешнеполитических соображений, было создано такое буферное государственное образование между нами и Японией. А дальше что получилось? Это ведь было полноценное государство, которое имело все необходимые государственные атрибуты, в том числе и международное признание от той же Японии. Но когда ситуация изменилась, по одному приказу из Москвы всё это государство ликвидируется и вступает в РСФСР. Причём не как автономия или отдельная республика, а как набор краёв и областей. А бывшие руководители этого государства дисциплинированно сдают дела и получают какие-то второстепенные должности. Такая ситуация для нынешнего дня представляется абсолютно немыслимой.
КС: Повторение такой истории явно невозможно, скажем, с современной Украиной. Если предположить, что на ней установится советская власть, то она не получит международного признания, а потом не сможет по одному приказу влиться в новый союз.
— Для людей, которые сегодня находятся в политике в левом спектре, такое решение нереально. Скорее будет наоборот, как это произошло с членом КПРФ Геннадием Селезневым, перед которым встал выбор: сохранить место спикера Государственной Думы или сохранить членство в КПРФ.
КС: А чем можно объяснить рост просоветских настроений среди современных молодых людей, которые даже не застали СССР?
— Тут надо очень подробно прокомментировать. Дело в том, что в конце 1980-х — начале 1990-х годов у нас произошло предательство, причём не обычное предательство, а суперпредательство, когда разрушили огромную страну. Причём совершил его не только Горбачёв, и не только верхушка страны, её элита. В этом предательстве участвовали и многомиллионные массы населения.
Естественно, большинство этих людей были просто обмануты, но тогда они искренне поддерживали Горбачёва и Ельцина. Они верили сказкам Чубайса, что один ваучер это две «Волги», и все мы заживём, когда получим по куску собственности. Для них, конечно, оказалось шоком, когда эти ваучеры скупались потом спекулянтами за смешные деньги.
Но фактически получилось, что взрослые, дееспособные люди оказались обманутыми и преданными. А людям очень неприятно чувствовать себя обманутыми, и они психологически ищут для себя какое-то оправдание. И все эти заезженные стереотипы, о том, что был «проклятый совок», что «СССР — это тюрьма народов», всё это среди старших поколений крайне популярно.
А вот если мы возьмём людей молодых, которые выросли уже после краха, в буржуазной России, у них просто нет необходимости в таком идеологическом костыле для оправдания этого предательства. Поэтому нынешняя молодёжь, хотя она часто бывает невежественной или просто аполитичной, тем не менее, у неё просто нет базовой установки на антисоветизм. Поэтому у них включается вполне естественная любовь к Родине, которая как я уже говорил, является естественным чувством человека. И поэтому они положительно относятся и к советской истории, и к опыту социалистического строительства, и к Сталину…
КС: То есть надежда исключительно на новое, подрастающее поколение?
— А другой надежды, собственно говоря, и быть не может. Вспомним ещё одну порочную установку современного левого движения в России — когда та же КПРФ играет в правовом поле, всякие выборы и прочее, им нужны не бойцы, а им нужен электорат. А что такое электорат?
Я вот общался с представителями КПРФ, перед предыдущими выборами, и там была такая ситуация. Вот есть район, есть список сторонников, и когда у них по списку человек 100, реального актива максимум человек 10, так как остальные 90% — это уже престарелые бабушки и дедушки, которые в большинстве своём, несомненно, достойные люди, но ничего полезного фактически сделать они уже не могут.
Точнее, они, конечно, могут бросить бюллетень в урну, но вот если на площади будет майдан, как сейчас в Киеве, то идти и бить этих фашистов, бандеровцев или власовцев, они просто не способны физически.
А если мы посмотрим на революцию 1917-го года и Гражданскую войну, то мы увидим, что большевиков и социалистическую революцию поддержала именно активная часть населения, молодёжь. И хотя большевики проиграли выборы в Учредительное Собрание, но при этом они выиграли Гражданскую войну, где им удалось создать армию гораздо более многочисленную, чем их противникам.
КС: Возможно, это отчасти объясняется и тем, что пожилые люди более консервативны…
— Ну, вот я иногда посещаю различные левые мероприятия, те же концерты Харчикова, к которому я прекрасно отношусь, ценю и уважаю. На эти мероприятия приходят, в основном, пожилые люди пенсионного возраста, и я, к сожалению, вижу, что хотя люди и достойные, от них вряд ли можно ждать серьёзной пользы в деле грядущей борьбы за изменение нашего строя.
А вот когда я был в декабре на встрече, дискуссионном клубе с Коломенским Кустом, то там, наоборот, хотя аудитория была не такая многочисленная, но там все молодые люди, они могут заниматься чем-то реальным и от них действительно можно чего-то ожидать.
Поэтому наличие молодёжи — это один из определяющих признаков, который отличает реальную организацию от недееспособных
КС: Получается демография в вопросе прихода к власти очень важна…
— Конечно, и если мы посмотрим на большевиков, то у них с демографией было всё в порядке.
КС: При этом и сама молодёжь была очень революционной. Известно множество историй о том, как система образования в царской России, даже из духовных семинарий выпускала революционеров.
— Даже пример Сталина подтверждает это утверждение, а ещё колоритней смотрится биография Жданова — его отец преподавал в Духовной академии, откуда был уволен за инакомыслие.
Да даже история моей собственной семьи в какой-то степени свидетельствует об этом. Моя бабушка, 1904 года рождения, рассказывала мне, что стала атеисткой благодаря урокам Закона Божьего в школе. И поэтому когда я сейчас вижу, как у нас в школах впихивают «основы православной культуры», я вспоминаю эту историю и понимаю, что они роют себе яму, в которую сами же и свалятся.
КС: История повторяется? Вырыли себе яму в конце XIX, начале XX века и сейчас роют заново?
— В общем-то, да.
КС: Возвращаясь к теме про молодёжь. Большая часть современных левых и коммунистических партий делают ставку на рабочее движение, на то что «мы поднимем прогрессивный класс пролетариата на борьбу», используем диалектическую зависимость капиталистов от труда рабочих. И вот, если мы устроим всероссийскую забастовку, власть олигархии падёт. Вы разделяете такие взгляды, считаете, что пролетариат до сих пор прогрессивен? Или всё будет по-другому?
— Ситуация тут достаточно сложная, и самое печальное, что у нас так и нет до сих пор серьёзного теоретического осмысления прошедших с момента смерти Маркса и Энгельса ста с лишним лет.
Ведь получилось, что капитализм оказался гораздо более устойчивым, чем тогда представлялось, и он сам заметно изменился и эволюционировал с того времени. И опыт социалистического строительства так и не был в полной мере осмыслен.
Что касается нынешней ситуации в стране, я не разделяю умствований различных людей, дескать, мы живём в неком постиндустриальном обществе. Потому что сам по себе этот «постиндустриализм» — совершенно искусственная конструкция. Все те люди, которые получают средства к существованию игрой на бирже, написанием программного кода или иными «виртуальными» способами, — все они едят реально выращенный хлеб и надевают реально сшитые рубашки и брюки. То есть, пользуются продуктами, произведёнными реальным сектором экономики.
Просто сам этот реальный сектор выносится сейчас в страны Третьего мира и мы, таким образом, наблюдаем глобальное капиталистическое разделение труда, глобальную эксплуатацию и проявление неоколониальной политики.
КС: То есть пролетариат прогрессивен в странах третьего мира, а у нас?
— Реальный пролетариат сейчас где-нибудь в Китае или в Бангладеш, где мы, кстати говоря, и наблюдаем активное рабочее движение, похожее на то, что было в Англии или в России в конце XIX — начале XX века. Когда «эффективные собственники» экономят на охране труда, рушатся фабрики с сотнями погибших, а потом рабочие эти фабрики поджигают.
А вот в Европе и США мы можем наблюдать картинки в виде города-призрака Детройта, где было сердце американской промышленности, а сейчас стоят пустые цеха, и рабочее движение тоже затухает.
И когда в Англии за тот же труд рабочий получает в десятки раз больше, чем рабочий в странах Третьего мира, более чем очевидно, что это не братья по классу, так как английский рабочий живёт за счёт сверхэксплуатации рабочего из Бангладеш.
Так же, как и американский или французский фермер, который получает дотации от своих буржуазных государств, участвует в коллективной эксплуатации рабочих стран Третьего мира, получая свою долю с этой эксплуатации.
Наше государство тоже встроилось в глобальный рынок, в глобальную систему разделения труда, но в роли сырьевого придатка. И за счёт выросших мировых цен на нефть и газ мы пользуемся продукцией, плодами труда сверхэксплуатируемых рабочих из стран Третьего мира. Мы, правда, находимся в промежуточном положении между странами «золотого миллиарда» и странами Третьего мира, и кое-какой пролетариат у нас всё-таки ещё существует.
КС: Ну, можно сказать, что у нас положение как не в лучшей из стран Европы. Что-то ближе к Италии?
— Или Испании и Греции, с поправкой на наличие у нас нефти и газа. Ещё одна характерная черта нашей экономики — это гастарбайтеры, которых массово завозят из стран, ранее входивших в СССР. Конечно, этот процесс происходит в интересах правящего класса капиталистов.
КС: А у мигрантов можно пробудить классовое сознание и сподвигнуть их на борьбу?
— Можно, но с некоторыми оговорками. У нас в левой среде многие сейчас смотрят на мигрантов сквозь призму формального подхода. Мол, если он наёмный работник, значит он пролетарий. Но классовое сознание определяется не сиюминутным положением человека в системе, а более комплексно, его представлениями, планами на будущее, пропагандой опять-таки. И большая часть мигрантов вовсе не собирается оставаться в положении наёмных работников. Они мечтают найти себе место поприбыльней, стать директором рынка, или хотя бы иметь там свою торговую точку, или открыть свой шаурменный ларёк, стать, таким образом, мелким буржуа и даже, возможно, эксплуатировать своих соотечественников. Или он вообще не собирается вечно работать тут, а собирается вернуться на малую Родину с заработанными деньгами, и там открыть какое-то своё дело. С этими людьми, конечно, можно и нужно работать, пытаясь пробудить их классовое сознание, но делать на это ставку нет смысла.
Тут дело-то в другом. Разрушение Советского Союза нанесло вред и нам, и им. Их интеллигенция с пеной у рта утверждала — мол, сбросим ярмо Москвы и сразу заживём. Зажить не получилось, наоборот, всё стало гораздо хуже, чем при СССР. У нас в это время всякие почвенники вопили: «Хватит кормить национальные республики», давайте от них отделимся и тогда заживём, и тут тоже не зажили.
И вот надо объяснять людям, что если у нас будет общая большая страна, а в ней Советская власть, то представителям среднеазиатских народов не надо будет ехать сюда, в Москву и Ленинград на заработки, так как будут созданы нормальные рабочие места на их малой Родине. И, в отличие от времён Брежнева, мы не повторим тех ошибок, и не позволим захватывать власть новоявленным советским баям, которые грабили своих же соотечественников. Этих баев мы будем сажать и расстреливать, и у вас всё будет справедливо.
КС: К вопросу о заложенном во взрослых антисоветизме. Вам не кажется, что поколения СССР, сильно отличаются друг от друга? Что до 1960-х в стране жили какие-то титаны или гиганты, которые в считанные годы создали промышленность, науку, запустили страну в космос, а им на смену пришли мелочные потребители?
— Есть такой крылатый афоризм, который обычно приписывается Бисмарку, по поводу франко-прусской войны, которая была в XIX веке, что эту войну выиграл прусский учитель. Так вот, перефразируя этот афоризм можно сказать, что Холодную войну проиграла советская школьная учительница.
Когда я смотрю на последние десятилетия существования СССР, хочется просто схватиться за голову, так как на фронте воспитания, образования у нас был грандиозный провал. Имея объективно сильные позиции, мы вырастили, фактически, два никчёмных поколения.
КС: Всех тошнило…
— Ну не совсем.
КС: Я просто сужу по примеру своих родных и близко знакомых мне людей, и лично моих родителей, их поколение, окружающих их сверстников, их всех от советского образования, от преподавания истории партии, от преподавания диалектического материализма, их просто всех от этого тошнило. Вся государственная пропаганда, в школе, в институте, она вызывала отторжение у их поколения и это реально провал.
— Этот провал был многообразен. Вот касательно пропаганды, приведу пример из своей жизни. Когда я заканчивал школу, в 1982 году, конец эпохи Брежнева, я дома среди книг обнаружил «Краткий курс истории ВКП(б)», изданный ещё при Иосифе Виссарионовиче. Мне было любопытно, я его прочитал, там был ряд моментов, которых не было в учебнике.
И вот, пришло время экзаменов, я пришел и вытянул билет №1, там был вопрос о истории партии большевиков до II съезда включительно. Отвечал я на этот билет исключительно по «Краткому курсу», а не по учебнику, и на моё удивление, меня дважды прерывали, говоря, что не надо так подробно и стоит переходить к следующему эпизоду. А в конце один из учителей, принимавших экзамен, сказал, что он никогда в жизни не слышал столь обстоятельного ответа. Это говорит не о том, что я такой умный, а о том, что этот сталинский «Краткий курс» был так грамотно построен, что позволял комплексно, в контексте того времени понимать историю партии. И написан он был легким, понятным и доходчивым языком, так что читать его было просто интересно. Учебники, которые издавались позже, такими свойствами уже не обладали.
КС: Они были скучными и не целостными?
— Да, именно не целостными. Раньше была полновесная концепция, может быть чуть упрощенная в рамках «Краткого курса», может быть в чём-то неверная, касательно тех же «невинно репрессированных», этот вопрос до сих пор не закрыт…
Вообще, важно сказать, что тут помимо образовательного вопроса, есть ещё вопрос воспитания, и, как мне кажется, поколения, родившиеся после Великой Отечественной войны, совершенно неправильно воспитывались.
Вот был в эпоху Хрущёва выдвинут такой тезис, что дети — это единственный привилегированный класс советского общества, и это выразилось в том, что у подрастающего поколения фактически воспитывалось презрение к физическому труду.
КС: Пожалуй, это сильно заметно, в 30-е, 40-е, 50-е трудовой человек был героем и эталоном общества. А уже в 70-х, все равнялись не на рабочих, «фу, на завод…» Равняться начали на космонавтов и инженеров.
— Кое-кто со мной не согласится, но я уверен, что у нас было выпущено слишком много специалистов с высшим образованием, для которых приходилось искусственно создавать рабочие места. А с другой стороны, ошибкой было обязательное, всеобщее образование, когда каждый был обязан получить хотя бы формальный диплом о полном среднем образовании.
У нас ведь просто не было необходимости иметь такое количество людей с полным среднем образованием. Для многих профессий в этом нет необходимости. По сути, многих разгильдяев, двоечников просто тащили до упора, буквально насильно, лишь бы они закончили школу.
А если мы возьмём эпоху до Хрущёва, то там никого не тянули, не справляешься, остаёшься на второй год, и вот я столкнулся с данными школьной статистики сталинского времени по Боровичскому району (сейчас он входит в Новгородскую область), там 1/7 учеников оставалась на второй год. Конечно, это очень много, но это правильно.
Есть люди, которые просто не способны получить полное среднее. Не потому, что они дураки или дауны, а потому, что им это не надо, какие-то области науки им не даются. Но они запросто могут окончить 7 классов и дальше без проблем реализовать себя в обществе. Тем более, что есть масса профессий, которым они могут себя посвятить, где не нужно полное среднее.
Так зачем заставлять человека сидеть лишние 3–4 года в школе, протирать штаны, тащить его за остальными, понижать из-за него общий уровень?
КС: Чтобы не было недопонимания, надо было обеспечить возможность всем получить полное среднее и высшее образование, но не надо было насильно тащить, обязывать каждого иметь полное среднее? Принуждение в образовании было лишним?
— Да, фактически это принуждение, эта обязанность иметь полное среднее, оно привело к тому, что упал общий уровень образования по стране. Для того чтобы диплом получили ВСЕ, общий уровень пришлось заметно опустить.
В итоге, что получилось? А то, что мы начали массово выпускать пресловутых 120-рублевых инженеров. Это один из любимых либералами антисоветских штампов, дескать, советский инженер получал 120 рублей в месяц. Конечно, здесь обличители «проклятого совка», как обычно, передёргивают. На самом деле у советских инженеров была реальная возможность получать гораздо больше, чем 120 рублей. Тут многое зависело и от места работы, и от того, как человек работает, как он относится к своей работе.
Фактически, вот эти 120 рублей получали те, кто просиживали штаны сначала в школе, а потом и на рабочем месте, кто сознательно выбирали такие должности, где не надо сильно напрягаться, а можно целый день пить чай, общаться в курилке на всякие умные темы и жаловаться, что тебе мало платят. Прямо, как современные менеджеры.
И все эти места для будущих диссидентов и кухонных болтунов были созданы искусственно самим государством. Государство выпускало слишком много специалистов с высшим образованием, экономика плановая, государство гарантирует трудоустройство, реальных потребностей у государства в этих кадрах не было. Значит, под этих выпускников рабочие места создавались искусственно, на которых было нечего делать, и где было почти невозможно реализовать себя.
Давайте сравним такого инженера конца 1970-х с инженером начала 1950-х. В 1950-х, чтобы стать инженером, надо было пройти более сложную программу полного среднего образования, уровень которой позже значительно упал. Потом надо было поступить в вуз, а тогда был конкурс по 10–20 человек на место по инженерным специальностям. И тут без сильной мотивации к выбранной профессии было не прорваться, надо было самому хотеть, гореть этой идеей, желать стать инженером и заниматься реально полезной для страны деятельностью. А когда ты закончил институт и получил инженерную должность, твоё положение в обществе значительно отличалось от остальных. Это был и совершенно другой уровень заработной платы, тогда такой уравниловки не было, получались определённые привилегии и льготы, и за хорошую работу премировали не для галочки, а по-крупному.
КС: Повальная уравниловка ведь как раз в конце 60-х началась, до этого разрыв в зарплатах и иных привилегиях был очень и очень большим.
— Причём разница была не только между разными видами деятельности, но и те же рабочие получали очень по-разному. И «стахановцы» за свой ударный труд получали намного больше, чем остальные…
КС: Получается, что к неудачной экономической реформе, когда ликвидировалась кооперация и артели, когда было возвращено понятие прибыльности производства, что возрождало «товарное» производство, на эти проблемы наложились другие области. Демографические проблемы после Великой Отечественной, неверно выстроенная система образования и воспитания, искусственно создаваемые бесполезные рабочие места. Это была комплексная проблема, которая выразилась в кризисе позднего СССР?
— Да, безусловно. Кстати, ваши слова о прибыльности предприятий заставили меня вспомнить о той дискуссии с Коломенским Кустом. Тогда представителем оппонирующей стороны из партии «Великое Отечество» была высказана мысль, что плохо управлять страной, народным хозяйством в «ручном режиме», надо, чтобы работали экономические механизмы.
А я считаю, что именно в «ручном режиме» ими и надо управлять. Ведь что такое управление государством или отдельным предприятием? Это труд, причём труд весьма тяжелый. А человек, по своей природе (и это вполне нормально) стремится избегать лишнего труда и всячески его минимизировать. Эта минимизация может идти за счёт изобретения новых трудовых приёмов, которые будут избавлять человека от однообразного труда, сокращать издержки производства, что пойдёт на пользу. А может за счёт того, что часть необходимой работы не делается, или делается некачественно, абы как, что пойдёт на вред.
И вот поздние советские управленцы — это как раз те самые недобросовестные бездельники. А всякие «хозрасчёты», косыгинская реформа и т.п. — это мечта высших советских управленцев сделать как в сказке про Емелю, чтобы их работа выполнялась сама собой, «по щучьему велению», а они будут лишь получать высокие оклады. Эти люди не занимались комплексной оценкой тенденций, не строили далеко идущих планов, не выдвигали новых грандиозных проектов, а просто прибавляли к плану предыдущего года ещё 5%, утверждали это как новый план и считали, что на этом их работа закончилась.
КС: В ходе послевоенного восстановления хозяйства, отказались от долгосрочных пятнадцатилетних планов, оставили только пятилетки, это было необходимо пока шло восстановление страны. Но после смерти Сталина к этому опыту так и не вернулись…
— Вот и получилось, что когда на смену Сталину пришёл Хрущёв, это была личность гораздо более ничтожная по своим масштабам и менее образованная. И конечно же, он всё попытался упростить. Упростить хорошо не получилось, наделал ошибок, которые потом не были исправлены, и всё это комплексно привело к кризису позднего СССР.
Интервью брал Илья Смирнов
