Среди огромного числа людей крайне популярна версия о том, что большинство проблем СССР, вплоть до его распада, начались оттого, что он проиграл в Холодной войне. Особенно популярна эта идея у так называемого «патриотического крыла», причем и у «левых патриотов», и у «правых». Для последних проигрыш СССР является еще одним подтверждением несостоятельности социалистической и коммунистической модели вообще, что же касается левых, то они чаще всего ведут речь о некоем «предательстве», который совершил то ли Горбачев, то ли Хрущев, а зачастую, и оба этих персонажа. Тем не менее, основная идея близка к «правопатриотической» — причиной развала СССР и последующих за этим бед является поражение СССР, нанесенное Западом.
Такое предположение вполне естественно. Даже более того, оно может рассматриваться, как единственная «естественная» версия, которая понятна большинству: ведь на протяжении сотен лет в мире господствовала только одна «модель» гибели государств – в результате военного поражения. Неважно, что до этого поражения государство могло прогнить до основания, что в нем могли твориться невиданные беззакония и процветать небывалое воровство – точку ставил враг, ворвавшийся в город. Самое известное – это классическое: «Рим пал от рук варваров». И хотя Атилла даже не вошел в него, а Гейзерих взял опустевшее и находившееся в глубоком кризисе поселение, давно отдавшее первенство Константинополю, все равно в сознании большинства гибель «Вечного Города», да и всего Pax Romana, связано с блеском мечей и огнем пожарищ.
Поэтому столь привычна мысль, что падение нашей страны от мировой сверхдержавы до сборища стран Третьего Мира было следствием военного поражения. Но что делать, если при этом, по сути, не было никаких войн? Считать поражением Афганскую войну в высшей степени смешно, да и не могли моджахеды нанести нам сколь-либо заметный ущерб. Что же остается? Правильно, пресловутая Холодная война. Именно эта, длящаяся несколько десятилетий, баталия привела СССР к поражению. И противник в этой войне вполне достойный – не горстка бандитов, а мировая сверхдержава – США, вернее даже, весь Запад, как таковой. Потерпеть поражение от столь великого противника не обидно, да и объяснять, почему мы уже несколько десятилетий находимся в состоянии перманентного кризиса, тут становится много проще.
Но, несмотря на все преимущества этого вывода, он не является столь железным, как кажется своим сторонникам. И прежде всего, становится непонятным: что же такое эта Холодная война. Что касается войн «горячих», то с ними все просто: пока армии противников находятся в боевых столкновениях друг с другом — то есть, стараются убивать солдат врага – война идет. Как только перестали убивать – так и войне конец. А вот война «холодная» — что же это такое? Ведь очевидно, что никаких массовых убийств советских граждан США и НАТО не практиковали.
Для того, чтобы понять это, следует отказаться от столь упрощенного рассмотрения войн, приведенного выше. Даже изучая «классические» военные действия, можно заметить, что помимо взаимоубийства, вражеские армии признают и иные способы действия. Например, всевозможное маневрирование и перегруппировки, имеющие цель поставить противника в заведомо невыгодное положение. Более того, рассматривая войны «классической эпохи», то есть того же XVIII века, можно увидеть, что именно подобное «нелетальное» действие рассматривалось как вершина полководческого искусства. Выиграть войну, не сделав ни одного выстрела – а просто поставив противника в ситуацию, когда начало боевых действий приведет его к гарантированному поражению – это высший пилотаж.
Но подобные действия выходят за пределы чистой военной тактики. «Выдрессировать» войска так, чтобы они смогли сделать большее число выстрелов, нежели противник – такова идея XVIII века, выраженная Фридрихом Великим. Но подобного можно достичь, не затрагивая войска, как таковые – путем усовершенствования оружия. Крымская война показала, как новое вооружение – нарезные винтовки – позволяют технически более развитым странам победить одну из самых сильных армий того времени. Еще более ярко подобное выражается в морских сражениях – тут технически несовершенному участнику делать просто нечего – даже масса «слабых» кораблей не способна привести к победе против немногих сильных. Подобное уже в XIX веке резко повысило значение технической развитости флота, приведшее к так называемой гонке вооружений.
Надо понимать, что так как в производстве боевых кораблей участвует огромное число отраслей, то подобная гонка может происходить только между странами, имеющими сходный уровень развития экономик. В середине XIX века подобное соперничество шло между Англией и Францией, стремящимся создать все более превосходящие типы линкоров, пароходофрегатов, а затем и броненосцев. В результате этого, Англия получила самый мощный флот и титул «Владычицы морей», а эволюция боевых кораблей за короткое время от деревянных парусников перешла к бронированным пароходам.
Но к концу XIX века у Англии возник новый противник – Германия. Возникшее из аморфной совокупности немецких стран и княжеств, Второй Рейх удивительно быстро провел свою модернизацию и к концу века вышел на уровень новой мировой державы. Неудивительно, что Германия вступила в соперничество с Великобританией, и в том числе, в сфере контроля за морями. Тем не менее, до определенного времени, этот конфликт практически не переходил в форму боевых столкновений, а целиком находился в сфере экономико-политического соперничества. Самым сильным моментом этого соперничества было соревнование в сфере мощи военных флотов – так называемая «дредноутная гонка».
Тут нет нужды подробно описывать этот процесс, можно только заметить, что целью Германии было создание флота, столкновение с которым привело бы Великобританию к потере господства на море. Вплоть до Первой Мировой войны промышленность обеих стран усиленно работала на военные рельсы, как будто бы война уже шла. Не меньшую роль играло и массированное производство иных вооружений, и создание военно-политических союзов, ставших потом «Entente cordiale» и Тройственным Союзом. Страны существовали в мире, но жили реалиями будущей войны.
Именно подобное политическое, военное и экономическое состояние, при котором решения мирного времени во многом определяются военной необходимостью, и можно назвать Холодной Войной. Выстрелы не звучат, но противники живут, как будто бы в состоянии затянувшегося перемирия, считая, что каждый может в любой момент нарушить сложившее состояние.
Именно подобная ситуация возникла после Второй Мировой Войны, когда оказалось, что СССР не особенно стремится принять возникшее мировое доминирование США. Сложившаяся после войны ситуация, когда Советский Союз имел достаточно мощную и опытную армию, а также заточенную под военные нужды промышленность, на позволяли Штатам получить полное доминирование – операция «Немыслимое» при всех своих достоинствах давала слишком неоднозначный результат. «Сожрать» же СССР экономически Штаты не могли – слишком большая была страна. Что же касается СССР – то вряд ли в той ситуации, в которой он находился, имело смысл говорить о возможности нападения его на США и Великобританию. Поэтому вопрос о немедленной военной операции был отложен на определенное время – но не отменен, как таковой.
карикатура на «фултонскую речь» Черчилля
Подобная ситуация привела к выбору тактики Холодной войны. Фултонская речь Черчилля и позиция Трумэна, сменившего Рузвельта на посту президента США, означала ставку на интенсивную экономико-техническую гонку, которая должна была привести к истощению противника. Помимо явного военно-политического интереса, Холодная война обеспечивала и собственные экономические интересы капиталистических кругов Запада, для которых продолжение столь привлекательных военных заказов было крайне важно. Кроме того, можно увидеть тут и извечную «стратегию непрямых действий», столь привлекательную для англосаксонских стран. В общем, выбор жесткой конфронтации, но без начала боевых действий, казался самой оптимальной стратегией, которая гарантированно давала результат.
«Труп врага», поверженного внутренними проблемами и неурядицами, связанными с необходимостью соревноваться с заведомо превосходящими его противниками, должен был вот-вот проплыть по реке, и Западу оставалось бы только «собрать урожай» — вступить спасителями и освободителями на территорию Восточной Европы, не опасаясь никаких военных столкновений.
Но столь гарантированная стратегия неожиданно дала сбой. СССР почему-то не собирался гибнуть под гнетом соревнования с «цивилизованным миром». Разумеется, многие эксперты считали, что «тоталитарные государства» способны на определенные сверхусилия, немыслимые для «демократий». Но размер и, особенно, характер этих сверхусилий имел, по их мнению, определенный предел. Конечно, можно, согнав сотни тысяч заключенных, совершить большое строительство или наклепать массу танков, но это не даст преодолеть огромный разрыв в научном и техническом потенциале. Для того, чтобы вырастить ученых и инженеров, да и квалифицированных рабочих, требуется создание определённых условий для больших масс людей.
Миллионы человек должны иметь базовое среднее образование, чтобы на его основе выстраивать систему высшей школы. Один профессор требует, как минимум, несколько тысяч человек «среднего класса». А СССР «среднего класса» практически не имел, даже то, что было создано до войны и не уничтожено в годы репрессий, по идее, практически полностью должна была выкосить война. И дело не только в том, что было уничтожено огромное число образованных людей, что вместо высшего образования целое поколение получало военное. А еще и в том, что в стране, полностью переведенной на военные рельсы, не могло вестись реальной научно-исследовательской работы. Должно пройти время, чтобы восстановить научные учреждения в прежнем, довоенном состоянии, чтобы собрать требуемые (и ставшие редкими) кадры и т.д.
А времени на это не было. Теми более, что после 1941 года Советский Союз вряд ли рискнул бы пойти на полную демобилизацию перед лицом превосходящего противника, а следовательно, обеспечить научно-технический паритет он никак не мог.
Тем не менее, никакого провала в советской науке и технике не было. Американцы ждали появления советского атомного оружия, в самом лучшем случае, только во второй половине 1950 годов. А СССР испытал свою бомбу уже в 1949 году. А в 1953 он обзавелся и своим водородным оружием, всего через два года после появления его у американцев. Это полностью переворачивало западное представление о стране. Дело в том, что для создания атомного оружия нужно создать целые производственные отрасли, самые современные на тот момент. Как Советы сумели это сделать – никто не знал. Разумеется, «на публику» была выдвинута мысль о том, что СССР просто «украл» американские разработки – что привело к знаменитой маккартистской истерии – но всем, кто хоть немного разбирался в теме, было понятно, что овладение атомом представляет собой намного более сложную задачу, нежели перерисовку неких чертежей.
Но, помимо атомного оружия, СССР продолжал демонстрировать колоссальные успехи и в иных отраслях. Во время Корейской войны, американцев в небе над Кореей встретили современные реактивные истребители, превосходящие их аналоги. СССР умудрился создать еще и реактивную авиацию, при том, что большинство немецких разработок достались Штатам. И, наконец, стоит сказать о ракетном оружии, которое Советы создали наравне с Западом, хотя большинство немецких разработок (и разработчиков) оказалось как раз там. А это – опять же, огромное число сопряженных производств: прецизионные станки, металлургия, химическая промышленность, электроника… Создание каждой из этих отраслей – сложнейшая задача. И это все – на фоне послевоенного восстановления страны, которое само по себе казалось на Западе делом неподъемным.
Понятно, что при подобном развитии СССР роль пресловутого «железного занавеса» оказалась не столь фатальной, как казалось вначале. Вместо того, чтобы погибнуть от сверхнапряжений, СССР продолжал вести активную внешнюю политику. В 1949 Запад потерял контроль над Китаем, еще на год раньше была провозглашена КНДР. Мир менялся, и устойчивость прежних колониальных государств была под вопросом. Опасность, что СССР сможет стать лидером освобождающихся колоний была крайне велика. На этом фоне снова стали популярными идеи о переводе войны из «холодной» стадии в «горячую». Американский генеральный штаб разрабатывал все новые и новые планы атомного удара по СССР, причем количество бомб все увеличивалось. Количество советских зарядов, что могли «прилететь» в ответ было неизвестно, но при этом понималось, что число их невелико. Правда, пока не имелось возможности полностью уничтожить «большевиков» за один удар, и все же опасность ответа была сильна, но, по мере роста вооружений у США и НАТО, она уменьшалась.
В 1953 году умер Сталин. Многие на Западе ожидали, что «империя Кровавого тирана» падет, что вся мощь страны окажется потерянной из-за грызни властной элиты. Грызня случилась, причем полноценная, в результате чего Берия оказался обвинен в шпионаже и расстрелян, а во главе страны стал Никита Сергеевич Хрущев. Тем не менее, на мощь страны столь сильное изменение не оказало особого влияния. Именно при Хрущеве произошло событие, которое полностью изменило ход мировой истории: в октябре 1957 года был запущен Спутник, а затем, 12 апреля 1961 года в космос полетел человек. Тут нет смысла рассматривать подробно космическую гонку, а равно и то, какое влияние она оказала на весь мир, об этом я неоднократно писал. Скажу только, что параллельно космической программе страна получила и мощные баллистические ракеты, способные достичь любой точки земного шара. Это полностью меняло ситуацию. Отныне в грядущей войне мир уже не мог делиться на фронт и тыл, и идея полного и безответного удара теряла смысл – ответ все равно был бы, при любой силе НАТО. Более того, теперь советские ракеты могли достигнуть и самих представителей американской элиты, где бы они не были.
Число беоголовок СССР и США
Дальнейшее развитие Холодной Войны оказалось лишено логики – ведь теряла логику и «горячая» война, становясь чистым безумием. Война, в которой могут погибнуть не одетые в солдатские шинели условные Гансы и Джоны, а реальные хозяева мира, которые могли бы в ее результате собрать все сливки, становится невозможной. Жить пусть победителем, но в глубоко закопанном противорадиационном бункере – такая перспектива может привлекать только сумасшедших. А сумасшедшими ни властители, ни капиталисты не были. Впервые мир получил невозможность начал войны. По сравнению с этим даже достижение СССР и Варшавским договором паритета по ядерным боезарядам и носителям имело второстепенное значение.
Запад оказался побежденным в своей же, казавшейся столь неоспоримой, стратегии. Вместо ожидаемой гибели СССР смог сделать то, что, казалось, никто не мог допустить – посягнуть на доминирование США в Западном полушарии! Поддержка Кубинской революции, осуществленная прямо в американской вотчине – это верх нахальства. Сейчас многие рассматривают Карибский кризис, как реальную угрозу Третьей Мировой войны, равно, как бессмысленную авантюру Хрущева. Но, как сказано выше, угроза эта не была столь уж определенна. При огромном перевесе в силах, в том числе и в ракетно-ядерном потенциале у США и НАТО, для СССР этот кризис был разрешен удивительно удачно. СССР не только разменял крайне «слабо связанную» кубинскую базу на очень важную для НАТО турецкую, но и получил гарантии от вмешательства американцев во внутренние дела острова. Этим он еще более подрывал и рассыпающуюся колониальную, и, что более важно, формирующуюся взамен ее неоколониальную систему. Отныне каждая страна мира могла, казалось, напрямую «послать» любую мировую державу, заручившись советской поддержкой.
Разрешение Карибского кризиса можно рассматривать, как последнюю «битву» Холодной войны. Тактика давления на СССР показала свою несостоятельность. Проблема состояла в том, что за годы Холодной войны была создана мощнейшая система военно-экономических интересов, которая оказалась настолько сильно встроена в общее устройство западных стран, что демонтировать ее было невозможным делом. Поэтому резкого выхода из режима противостояния не было, началось постепенное распутывание клубка интересов, получившее название «Разрядка». И, несмотря на то, что при этом гонка вооружений продолжалась, впервые идея разоружения оказалась реально, а не декларативно, принятой — западные элиты поняли, что имеет смысл отказаться от желания силой получить мировое господство.
Разрядка привела к подписанию так называемых «Хельсинкских соглашений» — обширного пакета договоров, регулирующих отношения между противостоящими блоками, и прежде всего, ограничивающих производство и разработку стратегических наступательных вооружений (ОСВ-1) и систем ПРО. При всей неоднозначности, для СССР это был гораздо более выгодный шаг, нежели для США, так как для его экономики снижение давления военных расходов было важнее. Для США, напротив, это являлось невыгодным для финансово-промышленных кругов, связанных с ВПК. Именно они выступали против «разрядки» и в конце-концов, привели к усилению напряженности в конце 1970 — начале 1980 годов. Но, несмотря на это, полностью повернуть процесс к возобновлению Холодной войны они не смогли. СССР смог ответить на этот вызов, продемонстрировав, что любая попытка нарушить паритет (как пресловутая система «Звездных войн») приведет к появлению соответствующего ответа. Поэтому вплоть до 1991 года возможность безнаказанного удара по стране была равна нулю.
В 1990-е и 2000-е годы были популярны идеи о том, что сокрушение стратегических вооружений, а равно как и отказ от создания ПРО, представлял собой крупное поражение Советского Союза. Надо было, дескать, продолжать курс на усиление конфронтации, тогда была бы надежда на то, что социализм смог бы оказаться победителем. Самые ярые сторонники подобной точки зрения выступали вообще за начало Третьей Мировой войны, которая, по их мнению, должна была смести «проклятый (бездуховный) Запад» с лица Земли. Смешно, что сторонники подобных идей нередко называли себя «сталинистами», хотя такая политика оказывалась абсолютно противоположной политике реального Сталина, направленной на максимальное избегание конфликтов, как до Великой Отечественной, так и после.
И уж конечно, при этом даже не делались сравнения военно-промышленного потенциала СССР и Варшавского договора с США вместе с НАТО. Хотя ясно, что даже по численности населения (и возможности мобилизации) последние далеко обгоняли нас, не говоря уж о мощности промышленности. И, главное, при этом не следует забывать о логистических особенностях расположения блоков, в результате которых уничтожение промышленного потенциала СССР и Варшавского договора было делом нескольких дней, даже по технологиям 1950-х годов, а «достать» до Штатов СССР мог, только применяя стратегическое ядерное оружие. Это делало невозможной неядерную или ограниченно-ядерную войну, при полностью патовой ситуации с неограниченной ядерной войной. Слава Богу, что подобные устремления остались позади, и «сталинистов», мечтающих о победе в выжженной пустыне, уже не найти.
Тем не менее, мысль о том, что сокращение стратегических и иных вооружений было проигрышем СССР, все равно остается популярной. Именно она порождает ту самую, указанную вначале идею, что СССР проиграл Холодную войну, и эти договоры были признанием своего поражения. Что Горбачев, подписывая бумаги с Рейганом, тем самым автоматически готовил 1991 год. Что военное противостояние имеет какое-нибудь иное решение, нежели его сворачивание и переход к мирному сосуществованию. Но следует понимать, что именно подобное решение и означало победу Запада в Холодной войне.
паказатели экономики СССР. Ни в 1950, ни в 1980 годах нет падения
Довести противостояние до максимального уровня, до полной милитаризации жизни, сделать все население солдатами – это как раз та самая стратегия, ведущая к проигрышу, которую предполагали для СССР «архитекторы» Холодной Войны. Недаром они до сих пор создают образы «воинственных русских» во всевозможных своих произведениях. СССР в свое время не попал в эту ловушку, он смог вырваться из черной дыры милитаризма, и более того, перевернуть мировое представление о войне, как о норме. Именно появление массового антивоенного движения в 1960-1970 годы можно рассматривать, как еще одну выдающуюся советскую победу, пускай и совершенную абсолютно неосознанно. В этом смысле действия Горбачева разрушили вновь создаваемый капиталистами образ СССР, как «великого врага» и не дали инферно очередной раз захлопнуть свою крышку над миром. Для противников «последнего генсека» можно сказать только то, что Горбачев тут выступал не как самостоятельный субъект, а как элемент длительного и сложного процесса (и слава Богу, так как этот деятель имел талант испортить все, за что брался сознательно).
Таким образом, можно сказать, что популярная идея о том, что катастрофический распад СССР как-то связан с поражением в Холодной войне, мало соответствует действительности. СССР не просто успешно смог противостоять Западу в военно-политическом соперничестве 1950 -1960-х годов, но и сумел изменить существовавшее положение в последующем. Это связано в внутренними особенностями страны, дающих ей неслыханную ранее эффективность в общем, и в области науки и техники в частности, о чем надо говорить отдельно. Что же касается катастрофы 1991 года и распада страны, то они связаны только с внутренними ее проблемами. Об этом тоже надо говорить отдельно, пока же можно сказать, что в тот период, когда коммунистическая идея имела определенное влияние на советское общество, никакие внешние воздействия ему были не страшны. Пока шло рождение и укрепление ростков общества будущего, это обеспечивало Советскому Союзу невероятный успех в самых, казалось бы, невероятных условиях. Но после того, как этот успех не смог быть развит, когда общество отказалось от перехода на новый уровень, уже не требовалось никаких внешних усилий для того, чтобы обеспечить стране полное падение.
Но есть и еще один важный момент. Если СССР имел особенности своего устройства, которые обеспечивали ему преимущества в столь серьезном противостоянии, то нет никаких оснований пытаться увидеть их у современной России. Разумеется, можно считать, что РФ полностью копирует СССР, что она полноправный его наследник, но нынешнее ее состояние показывает, что это не так. Несмотря на отсутствие «железного занавеса» и прямые контакты с самыми развитыми странами, наша страна демонстрирует пока что все более падающий научно-технический потенциал, свою неспособность решать те задачи, что решал СССР, причем в заведомо худшей ситуации. Отсюда возникают вполне закономерные вопросы: имеется ли возможность выйти на прежний уровень? Есть ли способы превратить Россию в подобие СССР?
Они очень сложны, но один раз были решены, значит, могут быть решены и в другой. Следовательно, надежда на взлет остается. Вот только ответы на эти вопросы лежат далеко за рамками обыденных представлений о реальности…
