Несмотря на вопли литературных кликуш и прочих горе-аналитиков о его свержении, о путче и последующем развале страны, ничего страшного не произошло. Все само собой уладилось, легко и безболезненно, так что он даже не удивился — ему всегда везло. Его по-прежнему называли самым влиятельным политиком мира, и это каждый раз было до смешного приятным. И жизнь была бы прежней, если бы не одно странное изменение, о котором знал лишь его лечащий врач.
Необъяснимым образом нарушился сон. Теперь каждый раз, стоило ему заснуть, он неизменно оказывался в небольшой комнате с неухоженными стенами и окном, в котором стекла были наглухо заклеены старыми газетами. Дверь в комнате тоже имелась, но была скорее декоративной — обычная советская дверь, которая не открывалась. Комнату освещала лампа на черном шнуре. Из мебели находился скрипучий и шаткий стул. Такие же стулья были в его полунищем ленинградском детстве.
На потертом дощатом полу комнаты лежали два мертвеца: молодая женщина и ее младенец — девочка. Их тела были изуродованы осколками, кровь в ранах запеклась и почернела. Первые признаки тления уже коснулись их покровов. В комнате стоял кондитерский запах смерти.
Сон этот был утомителен не замкнутым пространством, и даже не наличием трупов, а тем, что длился в ощущении земного времени. Медленно, минута за минутой он проживал тягучие семь или восемь часов сна, а потом открывал глаза. Можно было сказать, что он вообще не спал, а жизнь его делилась на два разных бодрствования — реальность, где он был президентом, и сон в комнате с мертвецами.
Снотворные таблетки не помогали — от них он только крепче погружался в эту страшную комнату. Врач, любитель американской психоаналитики, советовал попросить прощения — вроде как у трупов, но на деле у своего подсознания, которое, очевидно, ощущает вину. Он так и делал, падал на колени, касался скользкими от страха пальцами мертвого младенца, целовал женщину в холодный лоб, и вычурно каялся. Покаяние не помогало, ведь вины за собой он не чувствовал, хоть и был от природы незлым и даже сентиментальным.
Однажды он накричал на мертвецов, мол, народ России был против военного вмешательства, что об этом показали опросы ВЦИОМа, но ему и самому стало дико, что в этой потусторонней комнате он говорит про какой-то ВЦИОМ.
Утомительный сон никак не сказывался на его здоровье. Когда его по утрам спрашивала молодая жена, что ему снилось, он отвечал: «Чушь какая-то», или «Вообще ничего не снилось».
Иногда ему становилось страшно. Он думал, что если существует посмертная жизнь, то ему она уготована в этой комнате. Его ждет вечность с двумя мертвецами из Донецка — девочкой и ее мамой, которых когда-то убили минометы украинских карателей.
