Революция 1917 года и последующая затем Гражданская война для живущих имела вид Апокалипсиса, воплотившегося в реальность. Не было класса или социального слоя бывшей Империи, который не переживал бы состояние невиданного до этого разрушения. Все, чем жила страна в течении столетий – все это летело «псу под хвост», в канаву Истории. Степень разрушения все возрастала: если в первой половине 1917 года еще можно было делать какие-то предположения на будущее, то к концу его данное действие потеряло всякий смысл. Октябрь, в этом смысле, не стал каким-то особенным исключением – в условиях нарастающего хаоса правительство уже менялось трижды за год, и очередная смена власти не представляла чего-то особенного. Разумеется, некоторые особенности новому режиму придавали первые выпущенные им декреты: «о мире» и «о земле», но они вряд ли что меняли. Говорить о войне в условиях, когда уже не отдельные дезертиры, но целые дивизии бежали с фронта, мог бы только очень наивный человек. То же самое можно сказать и о земле, вопрос с которой давно решался «явочным порядком». В ситуации, когда даже казаки отказывались выступать в роли карательного механизма, любые попытки помешать этим «естественным процессам» могли привести только к одному – в очередному витку катастрофы.
«Все было кончено. По опустевшим улицам притихшего Петербурга морозный ветер гнал бумажный мусор — обрывки военных приказов, театральных афиш, воззваний к «совести и патриотизму» русского народа. Пестрые лоскуты бумаги, с присохшим на них клейстером, зловеще шурша,ползли вместе со снежными змеями поземки».
Алексей Толстой «Хождение по мукам».
Системная ловушка, в которую угодила страна, не давала никакой надежды на выход из нее. Прошедший год, с его чехардой режимов, можно было рассматривать, как попытку «перебором» выбрать какой-нибудь подходящий вариант, но ни один из них не стал спасительным. Более того, с каждой «итерацией» процесса разрушения становились все яснее и яснее. Октябрьский переворот тут не был исключением. Вряд ли кто, из живущих тогда людей, мог предположить, что именно это событие впоследствии станут называть Великой Октябрьской Социалистической Революцией, и что именно оно открывает Новую эру в мировой Истории. Уже потому, когда Советская власть твердо стояла на ногах, начала складываться определенная «мифология Революции», которая «задним числом» старалась объяснить произошедшее чудо. «Главные герои» этих событий, от Ленина до Дзержинского, возводились в ранг полубогов и титанов (кому повезло, кому нет – напротив, исчезали из поля зрения), которые своей железной волей и гениальным разумом провели «корабль Революции» через все мели и водовороты к победе.
Как не удивительно, но данное действие было, на самом деле, важным и необходимым делом, и не только потому, что давало обществу дополнительную устойчивость, создавая миф о том, что гениальный Ленин (если не с самого начала своей революционной деятельности, то с момента возвращения в Россию), разрабатывал и реализовывал план построения социализма, а великий Сталин уже тогда был блестяще проявил себя в обороне Царицына. Еще важнее было то, что произошедшие события вообще оказывались необъяснимыми существующим тогда понятийным аппаратом, в том числе, и «классическим» марксизмом. К сожалению, самый выдающийся русский марксист, Ленин, умер, так и не успев дать подробного объяснения сотворенного им чуда, а подавляющее большинство теоретиков так и не поняло, что же конкретно произошло. «Работать» с нелинейными состояниями тогда еще не умели – и не только в общественных науках – а Революция в России была процессом не просто нелинейным, но проходящим через «сингулярность» пересборки.
И поэтому, идея о том, что мудрое руководство партии большевиков, вооруженное самой передовой теорией, с самого начала вело угнетенный народ к победе, была очень кстати – она позволяла обойти проклятую «сингулярность», этот самый разрыв на историческом пути страны, позволяла вписать русскую революцию в «нормальный» (читай, линейный) ход исторического развития. А как известно, лучше иметь неверную теорию, чем не иметь никакой – особенно тогда, когда эта теория описывает уже прошедшие события. Но чем дальше, тем яснее становилась видна наивность этой теории, тем запутаннее и необъяснимее становились события, приведшие к победе Революции. И рано или поздно, но наивный раннесоветский революционный миф рухнул, и на место его пришли мифы антисоветские. Однако они ни грамма не прояснили ситуацию, но напротив, создали иллюзию «простых решений», которые, якобы, способны переломить ситуацию в условиях ловушки. Например, до сих пор популярна идея о терроре, якобы благодаря которому большевики и победили. Это простое решения является фатальным — оно создаем представление о «всемогуществе террора», что затем и реализуется в современной жизни.
Именно поэтому понимание тех причин, которые привели к выходу из исторической ловушки, очень важно для нас. Для этого надо, во первых, признать существование «сингулярности» — т.е. возможность пересборкиу общества. Отказ от «юридического» понимания истории, с ее мифологемани вроде легитимности и наследования первое условие понимания выхода из ловушек. Сам вопрос, являлась ли Россия послереволюционная развитием России дореволюционной, бессмысленен: конечно же, являлась, посколько все подсистемы нового общества, все его основы были порождены обществом старым. Однако после этого становится важным понимание, что же стало тем фактором. что запустил процесс развития в пику процесса умирания. Почему до момента «сингулярности» этого было сделать невозможно? Именно в этом и состоит загадка победы Революции. Однако на самом деле ничего загадочного тут нет.
* * *
Итак, осенью 1917 года страна продолжила свое падение в бездну Хаоса. К этому времени уже стало понятным, что никакие паллиативные меры не способны ее остановить – кризис, вызревавший десятилетиями, поразил общественную систему очень глубоко. Разрешение «земельного вопроса» затрагивало слишком многочисленные системные связи для того, чтобы быть легко реализуемым. Ленин пошел на реализацию «эсеровской программы» передачи земли в пользование крестьянами исключительно потому, что иных путей не было – вопрос, как сказано выше, уже решался «явочным порядком» и никакими мерами, кроме жесткого террора, нельзя было заставить крестьян от него отказаться. Впрочем, и террор не годился – как показала практика белых, выбравших подобный путь, на этот террор крестьянин был готов отвечать своим террором. Удивительно, но изъятие хлеба «продотрядами» было для него гораздо менее болезненным, нежели изъятие земли – следствие особенностей крестьянской психологии и крестьянского хозяйствования. Впрочем, это отдельная большая тема, пока же можно отметить, что подтверждая крестьянское право пользования землей, Ленин делал очень смелое предположение, что государству удастся как-то «выкрутиться» без хлебного экспорта – поскольку доминирование крестьянского хозяйства убивало товарность напрочь.
Но еще хуже, чем с хлебом, обстояло дело с миром. Мир, в представлении масс означал одно – конец войне. Конец мобилизации, возвращение в привычную жизнь. Миллионы солдат уже сделали это реальностью – их не пугало позорное прозвание «дезертиров», они «де факто» уже «положили» на Россию «с прибором», и понятие Родины для них сузилось до родного села. Но мир для отдельно взятого села невозможен без мира для всей страны – образованные люди слишком хорошо понимали это, и поэтому даже среди самих большевистских лидеров Ленин со своей идеей мира с Германией оказался в меньшинстве. И дело даже не в том, что этот мир мог быть только на самых невыгодных нам условиях. Еще важнее было то, что, как сказано в прошлой части, он означал «де факто» признание правоты вышеупомянутых дезертиров, бросавших фронт ради возвращения к семьям. А значит – никаких механизмов привлечения их к общим делам у государства не оставалось.
Получался полный «провал»: налево пойдешь – смерть. Направо – смерть. И оставаться на месте – финал был очевиден. Рано или поздно, но эта распадающаяся крестьянско-дезертирская масса уничтожит любые признаки более-менее высокой организации, разотрет в порошок все, что хоть как-то превосходит ее по уровню негэнтропии и сгинет сама в непролазных лесах угрюмой страны. И это еще без учета германцев, которые в условиях отсутствия армии рано или поздно возьмут все, до чего можно дотянуться, огромных долгов страны, разрушенного хозяйства или начинавшегося формироваться Белого движения. Казалось, большевики должны были жестко пожалеть, что взяли в октябре 1917 года власть – в ином случае, они бы хоть избежали позорного титула «могильщиков России». Но, как не странно, именно в условиях этой страшной ловушки, Ленину удалось найти выход из создавшегося положения. Он смог сделать то, что, казалось, было невозможным – совершить пересборку общественной системы.
* * *
Как я уже писал, главная проблема при пересборке – это то, какая сила будет ее делать. Элита в состоянии ловушки, как правило, находится уже в таком состоянии, что единственное, на что она способна – так это «отгрызать» как можно больший кусок от «общего пирога». Кажется, что путь ясен – нужно избавиться от нее, и дело с концом. Но проблема состоит в том, что «изменяющая» сила должна, по определению, иметь уровень организации, превышающий уровень организации изменяемых систем. А для классового общества уровень организации имеет «пирамидальный» характер: элита по этому показателю значительно превосходит всех остальных. Поэтому найти «кандидата» для замены разложившихся верхов не просто сложно, но практически невозможно. В крайнем случае, возможен раскол элитарного слоя, с выделением еще не разложившейся части элиты которая производит необходимые преобразования — как во времена Петра. Но этот процесс не просто требует сочетания довольно редких условий, но еще и непригоден для достаточно сложного общества, когда эта не разложившаяся элита просто не имеет времени для формирования организационной структуры: раньше, чем оно закончится общество рухнет в Хаос.
Но в конце XIX века для подобной, неразрешимой, ситуации все же было найдено решение, правда, в «общем виде». Речь идет о «безэлитарном» обществе, простейшей моделью которого было «государство диктатуры пролетариата». Разумеется, это была не первая попытка смоделировать общество, которое было бы лишено недостатков классовых систем, но до этого все эти модели основывались на неких совсем уж произвольных допущениях. «Диктатура пролетариата» же была вполне работоспособной идеей – дело в том, что в ней допускалось, что угнетенные слои самими же угнетателями «доводились» до такого уровня организации, что оказывались способными к самостоятельному существованию, без отдельного «организующего» слоя. Именно подобная особенность превращала марксистский вариант переустройства общества из чистой утопии в реальную возможность. Правда, только в приложении к гипотетическому, развитому обществу, в котором развитие капитализма достигало своего предела и все население делилось бы на буржуазию и пролетариат. Развитие систем управления предприятиями и обществом в целом в данном случае выводило и задачу управления из рук буржуазии, частично передавая ее в рука наемных управленцев, частично же перекладывая на саму систему производства с ее нормами и правилами. Смысл Революции тут состоял в том, чтобы окончательно убрать буржуазию, позволив вышеупомянутым системам полностью заменить ее в управлении (тем более, что ликвидация капиталистической конкуренции существенно снижало степень хаотизации общества), одновременно поставив их под контроль самих рабочих. Последние в данном случае и ставились «на уровень» буржуазии, правда, только в моменте формирования задания для систем управления — что не занимало бы слишком много времени.
Однако все это было возможно только в условиях некоего «сверхкапитализированного» общества. Бывшая Российская Империя к таковому не относилась. Более того, степень развития капиталистических отношений в стране была так низка, что даже банальное рабочее самоуправление являлось для нее несбыточной мечтой. Единственная форма самоорганизации, что была возможна в стране – народный сход – имела существенный недостаток: слишком низкий уровень организации. И даже в самом лучшем случае – в форме Советов – он оставался явлением, преимущественно, локальным, его «мощности» не хватало на что-то большее, нежели организацию жизни небольшого поселка. Но это в лучшем – в худшем он приводил к реализации самых простых желаний (как для солдат — к демобилизации), и соответственно, к невозможности существования сколь-либо сложных систем. Правда, ситуация с собственно рабочими Советами была лучше – тут высокая организованность рабочего класса приносила плоды – но на всех рабочих «не хватало». Советская Власть буквально «задыхалась» от нехватки организации (и в бытовом, и в «информационном» смысле). В крестьянско-мелкобуржуазной среде Советы никак не могли стать основой для будущего сложного общества. Более того, даже если бы и удалось выбрать в Совет исключительно грамотных и сознательных людей, то с принятием их решений остальными гражданами были бы проблемы. Казалось, что и этот путь к спасению закрыт, но была одна тонкость…
* * *
Когда говориться о возможности построения какой-либо сложной системы, то рассматривается ситуация ее долговременной устойчивости. Иначе говоря, выстраиваемое общество должно просуществовать сколь-либо долгое (по историческим меркам) время. Это существенное ограничение – короткое время могут существовать очень экзотические типы обществ, вроде РФ при правительстве Гайдара-Чубайса, в котором граждане ничего не получали от государства, но при этом поддерживали его. Данные общества, как правило, существуют за счет некоторого накопленного ресурса, использование которого и приводит к стабильности (все общества в условиях ловушки существуют в таком состоянии). Данным ресурсом может быть и уровень организованности, который имеет та или иная общественная подсистема – в этом случае она необратимо разрушается, но на какое-то время может транслировать свою негэнтропию на остальное общество.
Именно это и произошло во время Революции. Рабочий класс оказался как раз подобной подсистемой, что смог на какое-то время противопоставить себе стихии Хаоса. Особенно важную роль сыграли тут «политически сознательные» рабочие, ставшие «костяком» формируемой массовой коммунистической партии. Но в условиях Революции важен был чуть ли не каждый представитель рабочего класса. В данном случае высокая разность в энтропии «внутри класса» и «вне его» способствовала тому, что даже те пролетарии, что до Революции не задумывались о чем-то серьезном, стали носителями классовой сознательности. Именно рабочая Красная Гвардия стала первой силой, которая смогла хоть как-то противостоять массовому распаду, а позже стать ядром для формируемой Красной Армии. Но пролетарии «вытягивали» страну не только на фронте – и в мирной деятельности был совершен не меньший подвиг, когда при полном отсутствии ресурсов (и банальном голоде) удалось обеспечить пусть минимальное, но производство. Даже в период максимальной разрухи в стране ходили поезда (пусть плохо, но все-таки), работал телеграф и выходили газеты. Все это не дало процессам распада окончательно угробить Россию, превратить ее в территорию Хаоса.
Сейчас принято считать, что Революция, и в особенности, Гражданская война в первую очередь ударила по представителям прежних господствующих классов. Связано это, прежде всего, с тем, что именно «бывшие» — по вполне естественным причинам — оставили после себя максимальное количество мемуаров, воспоминаний и художественных произведений. Но данное представление неверно – хотя бы потому, что подавляющее большинство участников с обеих сторон были представителями низших социальных классов (казаков так же можно отнести к крестьянам). Именно они составляли основную массу погибших и от военных действий, и от всеобщей разрухе, приведшей к голоду, холоду и эпидемиям. Если же говорить конкретно о рабочих, то следует учитывать, что они, как авангард новой власти, неизбежно принимали на себя все удары этой жестокой войны. Крестьянин, если уж становилось совсем невмоготу, мог и дезертировать к очередному атаману или к себе в деревню. Рабочий этой возможности не имел. Но более того, он не испытывал подобной нужды. Негэнтропийное положение, в которое пролетарий попал из-за сложившейся ситуации, само по себе есть вполне определенная ценность, которую следовало поддерживать.
Именно поэтому рабочие были в авангарде всех действий новой власти – и, соответственно, принимали на себя все удары ее противников. Онм оказались той решающей силой, что остановила отличную боевую машину белогвардейцев. Белая армия (вернее, белые армии), движимые ненавистью к новой власти и снабжаемые западными державами, то там, тут, но наталкивались на неведомую им силу – и останавливались. как казалось, в двух шагах от победы. Разбирать подробно Гражданскую войну я тут не намерен, поскольку это отдельная большая тема, скажу лишь, что ключевую роль в победе Красных сыграл именно тот высокий уровень негэнтропии, что обеспечивал Советской власти пролетариат. Но цена за победу была заплачена высокая. Пролетариат, уровень организации которого вытянул страну из кризиса, оказался почти полностью уничтожен.
* * *
Вот это и есть тот самый секрет, что позволил Революции выжить – ее выживание было оплачено разрушением пролетариата. И дело даже не в убитых, которых было немало. Дело в том, что из Гражданской войны страна вышла полностью «депролетаризованной». Та самая разруха, которой так боялся Булгаков. Была не в головах, и не в сортирах. Она была во всем. Многие заводы были разрушены, а там, где их не коснулась война – стояли из-за разрыва хозяйственных связей. Сырья не было, топлива не было, денег не было, работы не было… После пролетарской Революции страна неожиданно стала намного более мелкобуржуазной, чем до нее. Прекрасно организованный дореволюционный пролетариат раскололся на тысячи осколков от столкновением с Хаосом, и потерял прежнюю силу. Вместо него, казалось, пришел торжествующий мещанин. Страна торговала – всем и со всеми, страна лезла во всевозможные учреждения, где можно было получить паек, и именно наличие этого пайка определяло ценность работы. В этом случае введение НЭПа было не просто необходимым – это было единственно возможным шансом хоть как-то привести «официальное» устройство в соотвествие с фактическим.
Казалось, что все, за что столь яростно боролись эти годы, оказывалось напрасно, и на место прежнего хозяина приходил «хозяйчик» новый, пусть не столь богатый и родовитый, но зато гораздо более наглый и изворотливый. А рядом с этим хозяйчиком рос и крепчал его неизменный «партнер» – пресловутый бюрократ, «совслужащий», мастер по борьбе за начальническое кресло и максимальный размер пайка. Данный тип был, наверное еще опаснее нэпмана или кулака тем, что искусно маскировался под верного союзника нового общества, являясь, по сути, его непримиримым врагом. Можно было предположить, что будучи идеально приспособленными к «новой жизни», эти два «протагониста» гарантированно покончат с Революцией, и единственное, к чему она может прийти – это к реставрации прежнего буржуазного общества под новыми знаменами.
Но так было только на первый взгляд. Революция не проиграла, как казалось пессимистам. Она просто ушла «вглубь», ее тектонические изменения были незаметны под нагромождениями «нэповской пены», но от этого не менее грандиозны. Прежде всего, следует сказать, что воздействие рабочего класса на общество не прошло даром: даже та ничтожная доля негэнтропии, что несли пришедшие в Красную Армию рабочие, оказывалась достаточной, чтобы изменить мышление миллионов красноармейцев. Недаром именно демобилизованные красноармейцы стали самой надежной опорой Советской Власти в первые годы существования. Не меньшее значение оказало влияние этой негэнтропии на молодежь. Молодые люди, как не удивительно, гораздо тоньше «чувствуют» уровень энтропии в обществе, и при возможности выбирают ту сторону, где она меньше. Это, кстати, очень хорошо проиллюстрировал Макаренко в своей «Педагогической поэме», описав, как вчерашние малолетние уголовники с огромным энтузиазмом включались в трудовую жизнь. Но то, что происходило в колонии Макаренко – это наиболее яркий пример процессов идущих в стране. Поэтому многие из молодых людей, хоть немного получив представление об ином, нежели привычный мещанский или крестьянский «мир», обществе, выбирали его в качестве своего идеала. Поэтому именно комсомольцы вместе с красноармейцами и стали основой для будущего советского взлета.
Вот тут и надо сказать самое главное. За суетой НЭПа, за ожесточенной торговлей и бесконечными махинациями, за бесконечной борьбой с себе подобными за пайки, отрезы, комнаты и жалованье, что представляла собой послевоенная жизнь, за нищетой одних и богатством других скрывался абсолютно иной мир: мир мечты, мир будущего, мир справедливости, мир знания. Созданный многими поколениями русских революционеров и затем переданный рабочим, которые, в свою очередь, смогли сделать его осязаемым для миллионов жителей России. Тот факт, что этот мир вошел в души людей, делал его неуничтожимым не яростной атакой белых, не кровавой расправой бандитов, не голодом и разрухой, не крикливым богатством нэпманов, ни щедрыми пайками номенклатуры. Именно этот мир будущего и был тем самым «X-фактором», который отличал советский проект от всего остального. И не случайно тот же Алексей Толстой, который в своем романе «Хождение по мукам» так красочно описывает катастрофу, переживаемую страной, заканчивает его описанием плана ГОЭЛРО, как выходом из этого кошмара:
«…Докладчик говорил: — Там, где в вековой тишине России таятся миллиарды пудов торфа, там, где низвергается водопад или несет свои воды могучая река, — мы сооружаем электростанции — подлинные маяки обобществленного труда. Россия освободилась навсегда от ига эксплуататоров, наша задача — озарить ее немеркнущим заревом электрического костра. Былое проклятие труда должно стать счастьем труда.
Поднимая кий, он указывал на будущие энергетические центры и описывал по карте окружности, в которых располагалась будущая новая цивилизация, и кружки, как звезды, ярко вспыхивали в сумраке огромной сцены…»
Именно эта ориентация на будущее и была спасением страны. Если его семена заложены в душу людей, то никакая разруха не страшна. Рабочий класс был почти уничтожен Гражданской войной – но в стране мыслилась новая индустриализация, и новые рабочие были готовы прийти на заводы и фабрики, чтобы принять у «старых» знамя революционных преобразований. С точки зрения обывателя, живущего лишь настоящим, НЭП был концом Советской власти. Но для общества, которое направлено вперед, он был всего лишь небольшим этапом, лишь небольшой остановкой на большом пути. Никакое богатство, не только у нэпманов, но и у гораздо более могущественных иностранных концернов, которые заключали с «большевиками» концессии и презрительно думали, как они «одурачат этих лохов» и получат в свое распоряжение страну, и рядом не стояло с тем могуществом, которое давало советским людям это будущее. И поэтому вслед за НЭПом пришло время индустриализации, развития науки, культуры и всего остального, вплоть до полета в космос. Но это уже – совершенно другая тема…
