Наверное, самое поразительное, на первый взгляд, свойство нашей «оппозиции» состоит в ее «украинофилии», т.е. страстной любви к нынешнему киевскому режиму. Даже на т.н. «поминальном марше», посвященном убийству Немцова, и то, присутствовала украинская тематика. Хотя, казалось бы, где Немцов, а где Украина («что ему Гекуба, что он Гекубе…»), а нет –и тут поднимается «любимая тема». Эта загадочная страсть «оппозиционеров» к Украине приводит в недоумение: разве можно иметь столь неудачный «предмет любви». Если страстное поклонение США, или, скажем, Евросоюзу, еще можно объяснить тем, что эти «предметы любви» представляют собой наиболее богатые и сильные общества, то нынешний киевский режим под подобное определение не походит даже с огромными натяжками. Напротив, страна, в которой почти полностью уничтожена экономика и идет гражданская война мало подходит для того, чтобы стать предметом восхищения. Но, тем не менее, это так.
Причем, стоит отметить, восхищение наших «оппозиционеров» вызывает именно современный режим – Украина «януковичевская», например, не имела такого успеха. Но стоило ей выбрать курс на саморазрушение, и из «среднебедной» страны превратиться в анклав нищеты и насилия, как наши «оппозиционеры» неожиданно воспылали к этой стране пылкой любовью. Похоже, что именно развернувшаяся на территории Украины гражданская война стала тем фактором, что сместил «вектор общественного внимания» в сторону безотчетного восхищения.Впрочем, почему «похоже»? Сейчас можно сказать прямо и безо всяких неясностей: именно так и обстоит дело. Именно то, что кажется явными минусами современной Украины, на деле являются для определенной категории людей явными «плюсами».
Впрочем, что крайне важно, одними российскими «оппозиционерами» эта категория не ограничивается.Так почему же многих людей приводит в восхищение картина разрушения и насилия? Потому, что они все поголовно садисты и мазохисты? Потому, что они люди с ненормальной психикой? Многие считают именно так, оставаясь уверенными в массовом помешательстве и украинцев, и «украинофилов». Но на деле все обстоит гораздо сложнее. В случае с нынешней ситуацией в данной стране, равно как с восприятием ее и «внутри», и «вовне», мы можем сказать, что имеем дело с гораздо более фундаментальным феноменом, нежели указанное «массовое помешательство». Хотя бы потому, что никакого массового разрушения психики быть, конечно, не может. Однако может быть нечто не менее худшее: выбор того пути мышления, который неизбежно приведет к разрушению и катастрофе. Причем, на основании совершенно логичных выводов…
* * *
Для того, чтобы объяснить подобное явление, начну немного издалека. Хотя как издалека… В общем-то, где-то год назад я описал явление, которое назвал «утилизаторством». Смысл его состоит в том, чтобы «утилизировать» уже имеющиеся блага вместо того, чтобы создавать новые. На первый взгляд, может показаться, что речь идет о «старом добром» социальном паразитизме, но это не совсем так. Социальный паразит (например, преступник или коррупционер), как таковой, в большинстве случаев потребляет ограниченное количество благ – то, что он может «высосать» из общества. Как правило, все попытки превысить этот «лимит» приводят к тому, что паразит или уничтожается обществом в рамках самозащиты. Или общество гибнет, ослабленное паразитами – и соответственно, последние гибнут вместе с ним. В случае же «утилизаторов» ситуация иная.
Дело в том, что последние могут существовать только в определенных условиях, а именно – когда общество переходит с более «структурного» состояния на менее структурное. Рассматривать сам этот переход надо отдельно, пока же отмечу, что особенностью данного состояния становится «лишняя структурность», которая и используется, как «питательная среда» для «утилизаторов». Этот факт позволяет им «отжирать» такие куски, которые при ином состоянии привели или к общей катастрофе, или к уничтожению «утилизатора» окружающими для своей безопасности. Ситуация при этом выглядит более, чем парадоксально: например, преступники (явные) неожиданно становятся не злейшими врагами и изгоями общества, а вполне уважаемыми его членами.
Если вспомнить 1990 годы, то может стать понятным, о чем речь. Например, явные (не в юридическом, конечно, смысле, а в том, что все знали, чем имярек занимается) воры и бандиты вполне открыто баллотировались в депутаты разного уровня, а музыкальный «блатняк», как предмет идентичности с «преступным миром», звучал из каждого второго автомобиля. Причина подобного положения состояла в том, что «предметом» кормления «воров» и бандитов в общественном сознании рассматривалась бывшая государственная собственность, которая «обычными гражданами» не воспринималась, как что-то нужное. Скорее господствовало обратное утверждение: чем быстрее эта собственность будет приватизирована (и не важно, как и кем), тем меньше будет вероятность «возврата в совок» (можно еще вспомнить страстную ненависть граждан к тяжелой промышленности и вообще, базовым отраслям экономики, развившуюся во время Перестройки).
Данное восприятие криминала, как силы, противостоящей «совку», лежала в основании явления, названного современниками (Говорухиным) «великой криминальной революцией». Однако, только криминалом дело не ограничивалось. Можно вспомнить, что и вполне «легальные» бизнесмены не особенно отличались по образу жизни от членов преступных группировок, более того, они вполне сознательно «мимикрировали» под уголовников, и в плане внешнего вида вкупе с поведением, и в плане используемых методов. Так, что отличить отсидевших в тюрьме от не бывавших там было весьма проблематично. Для всех людей, стремящихся чего-то достичь в это странное время была характерна своеобразная инверсия нравственных представлений . Например, никто даже не думал скрывать свою роскошь, напротив, она выставлялась, как признак «настоящего хозяина». Эта была показная роскошь «малиновых пиджаков» и золотых цепей, где бизнесмена было тяжело отличать от криминального «авторитета», а последнего от высокопоставленного госчиновника, где наличие молодой любовницы было «делом чести», а скупка вилл на Лазурном Берегу – предметом гордости россиян. Тогда вполне серьезно считалось, что «новый русский», покупающий в Европе за «нал» роскошные машины и скупающий все содержимое парижских ювелирных магазинов, есть положительное явление по сравнению с «убогим совком», (ездящим за границу со своими консервами).
* * *
Причем, что самое удивительное, все это почти без сопротивления принималась стремительно нищающим народом. Никто не думал оправдываться по поводу своих «шубохранилищ», напротив, «олигархи» платили журналистам за освещение своего богатства и могущества (в том числе, и политического), а журналы с описанием роскошной жизни «звезд» были непременным атрибутом любого газетного «развала». Конечно, бесконечно продолжаться это не могло, и уже во второй половине десятилетия стало понятным, «за чей счет» проходит этот «пир духа», но до определенного времени «антисоветский настрой» общества позволял существовать подобному «странному состоянию», при котором были заблокированы все механизмы сопротивления разрушению общества.
Причем, инерционность общественного сознания оказалась настолько велика, что эта «блокировка» оставалась в силе даже тогда, когда отрицательные последствия «утилизации» становились более, чем очевидными. Остановка многих заводов, и огромная задержка зарплаты при ее крайней низости на других, почти повсеместное сокращение работников, продажа на металлолом уникального оборудования – все эти беды, обрушившиеся на общество после победы «эффективных собственников» по всем представлениям должны были вызвать вал недовольства. Но не вызывали. Даже успешная «победа» КПРФ на думских выборах свидетельствовала, всего лишь, о некотором охлаждении поддержки массами «политике реформ». Недаром, казавшаяся «патриотам» почти гарантированной победа Зюганова на президентских выборах 1996 года (как же, с «алкашом», имеющем 5% рейтинг придется соревноваться), в итоге оказалась мифом. Оказавшись перед выбором: или жить с олигархами и ворами, или вернуться назад, в «совок» (и не стоит говорить, что Зюганов в «совок» не звал – в массовом сознании его программа воспринималась именно так), половина населения выбрала именно олигархов. (Вопрос с махинациями пока можно не трогать, если они и дали, то не более нескольких процентов, но даже 40% поддержка действующего президента в условиях общей нищеты уже о многом говорит).
В общем, время господства идеи «утилизации» было временем господства совершенно невозможных, в любом другом состоянии, Время, когда богатство, казалось, само падает в руки. Возможно, нечто подобное было в момент всевозможных «золотых» и прочих «лихорадок», но там имело место исключительно локальное явление, тут же «утилизация» охватила все постсоветское пространство. Наверное, первая в Истории «цивилизация утилизаторов», мир, в котором производство чего-либо считалось основным признаком «лоха» — существа социально неполноценного. Последнее понятно – в мире, где есть возможность разом обрести богатство, а следовательно, и могущество, нет смысла вкладываться в долговременные проекты. Ведь пока производитель будет налаживать производство, строить цеха, отлаживать техпроцесс и вообще, делать то, что требует затрат времени и сил, «утилизатор» эти же ресурсы использует на улучшение своего положения в обществе – и следовательно, будет готов к дальнейшей «утилизации».
Это только на первый взгляд, идея продать завод на металлолом, отдает идиотизмом. На самом деле, при внимательном рассмотрении, оказывается, что это не так – например, помимо покупки «лексуса» и виллы, полученные средства направляются на «улучшение отношения» с т.н. «представителями властей». Т.е. с людьми, которые решают, кому продавать другие завода. И соответственно, если эти «вложения» сделаны правильно, то в ответ на них можно получить новый завод. И так далее, с каждой итерацией поднимая уровень «отношений», вплоть до самых высших…
Кто же тогда «производитель», если не лох. Правда, даже лоху может быть понятным, что рано или поздно, но эта «малина» кончится. Заводов, как известно, ограниченное количество, в отличие от тех, кто желает их «утилизировать». И когда-нибудь даже личное знакомство с президентом может не помочь – потому, что у него число этих «знакомых» превысило все возможные пределы. Тогда наступает период, в течении которого «утилизаторский» бизнес должен перейти в «обычный» — то есть, конкуренция, конечно, остается, равным образом, как и присваивание прибавочной стоимости, но вот «загибание главной кривой» становится гораздо менее крутым. Т.е., воровство становится гораздо менее явным. Проблема тут в том, что все механизмы существования «утилизаторов», все их стратегии поведения настроены совершенно на другой «сценарий развития», и существовать при прибыльности в десятки процентов они просто не могут. Впрочем, в данном контексте это не особенно важно.
* * *
А важно тут то, что данное явление можно определить, как одну из разновидность т.н. «хаотических стратегий». «Хаотическими» их можно назвать потому, что они оставляют после себя хаос, т.е. состояние максимальной энтропии, которое только возможна в данных условиях. Именно так поступали пресловутые «утилизаторы» 1990, «распиливающие» великую страну, но только ими множество «хаоситов» (т.е., лиц, выбирающих хаотические стратегии) не исчерпывается. Идея полностью «конвертировать» какую-либо общую сложную систему в свои возможности (блага) не является чистым изобретением постсоветского мира – напротив, она присутствует, как потенциальная возможность, в любых конкурентных обществах. Но именно тут, на пространстве уничтоженного СССР, эта идея получила наиболее полное воплощение.
Кстати, для более полного понимания сути «хаотической стратегии» отмечу, что одними только «утилизаторами» — приватизаторами множество ее поклонников не исчерпывается. Например, к тому же «типу» может быть отнесено множество т.н. «националистических» движений, появившихся на постсоветском пространстве в период распада Великой Страны. Они проистекают их того же варианта выбора «максимального выигрыша» в условиях нулевого противодействия, что и действия «утилизаторов». На начальном этапе этот т.н. «постсоветский национализм» был крайне популярен, причем, что более всего удивительно, не только у представителей т.н. «коренной нации». Более того, основными «проводниками» националистической политики зачастую оказывались представители «столичной интеллигенции». Так же, как среднестатистический обыватель видел во вчерашнем уголовнике человека, способного успешно противостоять «совку», многие интеллигенты (особенно «гуманитарной направленности») видели в т.н. «националистах» силы, способную противопоставить себя «партократам».
А о том, что может быть нечто, гораздо более страшное, нежели «партократы», этот интеллигент не задумывался. Для него самое страшное, что могло случиться – это запрет «не той» литературы или, скажем, «разбор» на партсобрании. Ну, может быть, если очень «повезет» — заключение в «психушку». О том, что может быть ситуация, когда «психушка» может показаться раем, никто не задумывался. В самом деле, ну что такого могут сделать эти «националисты»? Устраивать массовую резню? Ну, разве можно всерьез об этом говорить, сейчас же не Средние века, люди в большинстве своем имеют среднее образование, воспитаны на принципах гуманизма. Да и вообще, если власть, милиция, армия наконец…
Поэтому непрерывно возрастающая популярность националистических движений никого не пугала. А когда бывшие любители «национальной культуры» стали реально бить и резать – стало уже поздно. Обществом уже упало в ловушку «хаотической» практики, перейдя от производства благ к их чистому потреблению. Переход от мирных соседей, приветливо улыбающихся по утрам к боевикам, готовым отрезать голову, был стремителен. Ведь как просто – отобрать у соседа «не той национальности» его квартиру, машину, лишить его возможности получать адекватный доход, занимать высокооплачиваемые должности. Это настолько быстрый и легкий путь, что человек, выбирающий его, легко приобретает всевозможные блага – а вместе с ними и возможность влиять на устройство общества. А дальше – цепная реакция: националист, занявший место начальственное место, будет неизбежно продуцировать национализм в массы, (даже если массы от этого ничего уже не получат).
Я не буду тут подробно расписывать этот процесс – он и так хорошо разобран за последние десятилетия. Скажу лишь об его итоге: через некоторое время после победы «национальных сил», огромное количество лиц «победившей национальности» удивительным образом оказалось в России. Причем, зачастую готовых на самую черную и неблагодарную работу. Тут не должно быть места для злорадства – по крайней мере, большая часть из них не участвовала в «тех» погромах, не говоря уж тех, кто был тогда ребенком. Но, при всем этом, тенденция налицо: успех «национального возрождения» в советских республиках привел к почти полной деградации таковых. Вместе с представителями «некоренной национальности» (прежде всего, русскими, но не только) была уничтожена сложнейшая система общественного производства. Заводы, фабрики, школы, больницы, электростанции и водопроводы – в общем, вся инфраструктура принципиально исключалась из внимания. Ведь это все общее – а, следовательно, ничье. И лишь изначально заложенная в эту инфраструктуру сверхпрочность позволила хоть каким-то остаткам прежней индустриальной культуры «дожить» до того момента, когда «мощность» общественной системы становилась слишком мала для поддержки «националистического движения», и оно тихо «сливалось»…
* * *
Таким образом можно сказать, что и постсоветские националисты и постсоветский «бизнес» (можно сказать, «русский бизнес», но терминологически это будет неверно, поскольку данный процесс был характерен для всего пространства бывшего СССР) представляли собой уникальное явление, связанное с уникальной же ситуацией советского распада. С ситуацией, когда неожиданно стали доступны возможности полного разрушения и утилизации базовых систем, выстраиваемых до того десятилетиями. Причем, что очень важно – без опасности немедленного общественного разрушения (поскольку гораздо менее сложному постсоветскому обществу советская сложность оказалась не нужна). Эта особенность позволила постсоветскому пространству стать настоящим «заповедником» хаотических стратегий, позволила построить системы, основанные на «идеальной конкуренции». Стать на какое-то время миром «идеальных хищников».
Как известно, хищник гораздо совершеннее жертвы – переработка высококалорийной пищи (мяса) требует гораздо меньших усилий, и гораздо более простого пищевого аппарата, нежели питание растительным сырьем. То же самое можно сказать и про «хаоситов». В краткосрочной перспективе они всегда имеют более чем очевидные преимущества. В долгосрочной… Что же, долгосрочные перспективы «хаоситов» так же, более чем очевидные. Это полное «выжирание» всех доступных ресурсов, полное разрушение среды и, соответственно, наконец-то, честная, заслуженная гибель. Но, разумеется, только в том случае, если бы кроме них в этом мире никого не было.
Но одновременно с людьми, выбравшими своим путем «стратегию хаоса», постсоветское пространство оставалось (и остается) местом, в котором существуют и даже воспроизводятся сложные структуры «советского типа» (вроде образования, промышленности или даже науки), основанные на совершенно противоположных основаниях — а именно, на приоритете общих целей, на том, что участники этих структур отдают обществу больше, нежели берут от него. Подробно описывать этот «мир» тут нет смысла, достаточно просто указать, что эта стратегия, являясь полностью противоположной «стратегии хаоса», является продолжением той силы, что, в свое время, позволила осуществить знаменитый «советский прорыв», однако была почти полностью подавлена стабильностью застойного «сытого мира» (опять же, это отдельная большая тема). Но даже в данном случае у них еще хватало сил на хоть какое-то поддержание распадающегося мира в состоянии относительной целостности.
Проблема состояла в том, что представители этого пути были лишены самоосознания, осознания своего отличия от «хаоситов», более того, этические принципы постсоветского мира формировались именно вокруг «пути хаоса». И в них люди, выбравшие «путь созидания», оказывались в самом низу общественной пирамиды. А наверху, «на коне», оказались именно те, кто порождал уничтожение и разруху, выдавая это за созидание и порядок…
Но после того, как основное «советское наследство» было, в большей степени разрушено, а в меньшей степени разделено, наступил период, когда преимущество «хаоситов» утеряло прежнюю «абсолютность». Несмотря на то, что именно из них была сформирована вся действующая элита на постсоветском пространстве, дальнейшее поведение в духе постсоветского «утилизаторства» стало невозможным. А поскольку «утилизаторство» уже не давало «супервыигрыша», то стал актуальным переход на «нормальные» буржуазные рельсы, перестройка жизни в соответствии с «традиционными» капиталистическими нормами. Этот момент можно выделить, как момент некоторой стабилизации постсоветского пространства, то, что в РФ принято называть «путинской стабильностью» (понятное дело, роль собственно Путина в этой «стабильности» минимальна).
Однако несмотря на кажущуюся стабильность этой «стабильности», она является лишь временным «затишьем перед бурей». Дело в том, что «традиционный» капитализм имеет намного меньшую эффективность, нежели «утилизаторство», и вообще, любая из «хаотических стратегий». И, соотвественно, на существующей «кормовой базе» он не может прокормить столько «элитариев», сколько выдвинулось в пресловутые 1990 годы. Данный момент значит, что рано или поздно, но они встанут перед необходимостью борьбы за «место под солнцем». И значит, устроят на месте бывшей «стабильности» такую кровавую грызню, что мало никому не покажется…
* * *
С другой стороны, можно сказать, что выработанное годами господства «мира хаоса» привычка «элитариев» решать все проблемы за счет «общего дела» приводит к тому, что иные стратегии оказываются им недоступны. И все попытки устроить на месте «мира утилизации» хоть какой-то «мир созидания» (наподобие Сколково) имеют закономерный финал. Впрочем, данный момент касается не только элиты, как таковой — как уже сказано выше, «хаотическая стратегия» транслируется на всех членов социума, создавая иллюзию возможности «частного возвышения» за счет общей катастрофы. Последнее означает, что по мере разрушения остатков советских подсистем, идеи «хаоситства» становятся все более популярными за пределами элиты, как таковой. И значит, рано или поздно, но они смогут «вырваться на волю», сломив последние преграды на пути ко Всеобщему Хаосу…
Правда, надежда, как таковая, еще не потеряна. Как уже сказано выше, помимо «хаотической стратегии», ведущей к «игре с отрицательной суммой», есть обратный ей путь. И если в условиях брежневской застоя, постсоветского «утилизаторства» 1990 и «стабильности» 2000 этот путь находился в «глубоком загоне», то с моментом приближения катастрофы он может получить новое рождение. Впрочем, это — отдельная большая тема…
