Вообще-то, этот текст писался к 12 апреля – ко Дню Космонавтики. Но, подумав, решил включить его в состав цикла о современном кризисе – вернее, о тех причинах, которые к нему привели.
Обыкновенно мало кто задумывается над тем, насколько странным выглядит с точки зрения постороннего (инопланентного) наблюдателя выход человечества в космос. Вернее, странной выглядит динамика этого выхода. Еще в начале XX века никаких признаков будущей космической экспансии человечества не было и в помине. К этому времени человек, вроде бы, освоил планету (за исключением самых труднодоступных уголков незначительного масштаба). И вступил в период активного «передела» всех имеющихся ресурсов, закончившийся Первой Мировой Войной. Разумеется, некоторые мысли о том, что возможно расширение «ареала» своего обитания на ближайшие небесные тела, периодически возникали. (Самым знаменитым примером является жюльверновское «С Земли на Луну», где участники летят на спутник Земли в огромном пушечном снаряде.) Но к реальности это имело малое отношение – ни один из известных способов воздухоплаванья не давал возможности покинуть атмосферу. А главное – в этом не возникало никакой потребности.
Основоположником идеи освоения космического пространства можно назвать российского философа и естествоиспытателя Константина Эдуардовича Циолковского. Именно он смог показать тот путь, который был реализован через несколько десятилетий. Этим путем оказалась идея ракетного полета – единственного способа путешествия по безвоздушному пространству. Ракеты к этому времени были уже хорошо известны, механика их была прекрасно исследована – но все это касалось только одного типа ракет – на основе взрывчатых веществ (бездымного пороха). Однако это же ограничивало их применение – пороховые ракеты имели вполне конкретные ограничения. Циолковский предлагал совершенно иной тип ракетного двигателя – на основании двухкомпонентного жидкого топлива (водорода и кислорода). Этот тип двигателя имел значительно более высокий импульс, нежели пороховые ракеты, и именно он был способен развить скорость, позволившую бы преодолеть притяжение Земли.
***
Циолковский описал подобный летательный аппарат в своей работе «Исследование мировых пространств реактивными приборами», вышедшей в 1903 году. Но, к сожалению, в 1903 году интереса к подобному устройству не было, да и российское общество этого времени было не лучшей средой для подобных идей. Время ЖРД (жидкостных ракетных двигателей) наступило после Первой Мировой войны, когда активное применение (пороховых) ракет во время военных действий натолкнуло на мысль об усовершенствовании данного устройства. Впервые ракету, в которой произошел переход от пороха к более «производительной» смеси бензина с кислородом американский конструктор Эдвард Годдарт. Произошло это в 1926 году. Годдарт являлся настоящим фанатом нового двигателя, ставя его не только на ракеты, но и на автомобиль.
Примерно в это же время проблемами ЖРД начинает заниматься немецкий ученый Герман Оберт. В 1923 году он издает свою книгу «Ракета для межпланетного пространства», а в 1929 – запускает первую ракету. Самое же удивительное то, что данная тема начинает разрабатываться и в СССР, в стране, где, как может показаться, нет менее актуальной темы, нежели создание ракет. Однако идеи, что не принимались во внимание в относительно сытой России образца 1903 года, в голодном и бедном СССР 1920 годов получили необычайное развитие. В 1924 году в Москве было создано… «Общество изучения межпланетных сообщений». Именно с этого момента можно считать зарождение советской космонавтики — поскольку один из учредителей общества, Ф. А. Цандер, стал создателем знаменитой «Группы по изучению реактивного движения» (ГИРД). Той самой группы, в которой начал работу С.П. Королев.
Впрочем, только вышеупомянутыми учеными данное направление не исчерпывалось. Какое-то время создание ЖРД было «модным» направлением, что связано с его относительной простотой. Первый двигатель группы ГИРД был сделан, например, на основе паяльной лампы. Однако чем дальше разворачивались разработки, тем больше становились ясными проблемы масштабирования. Первые ракеты имели незначительные размеры и могли изготавливаться в небольших мастерских. Но чем дальше, тем больше должна становиться ракета, и тем более дорогим становилось ее производство. Увеличение давления в камере сгорания, увеличение массы топлива, необходимость применения дорогостоящих систем стабилизации, необходимость применения систем наддува или турбины для подачи топлива и т.д. и т.п. Чем дальше шли разработки, тем призрачнее становилась перспектива «коммерческого использования» данной конструкции. В существующем виде ЖРД оказались малопригодными для применения в традиционной авиации (малое время работы, большой расход энергии), что же касается небольших ракет, то они мало превосходили «традиционные» пороховые при значительной разнице в цене.
Данная ситуация вызвала стагнацию в большинстве стран. Что же касается СССР, то тут у данного направления возникли свои проблемы (о них будет ниже). Единственная страна, которая не просто сохранила, но и намного увеличила свою ракетную программу, оказалась фашистская Германия. Именно там, в бывшем курортном местечке Пенемюнде, была создана немыслимая до того научно-производственная база, позволившая выйти на возможность создания «настоящих» ракет – т.е., ракет, имеющих хоть какую-то практическую цель. Правда, этой целью было создание нового оружия. Ученик Оберта, Вернер фон Браун, ставший техническим руководителем данного проекта, может быть и думал о каком-то ином применении своего «детища». Но у большинства причастных ко всему этому людей – и прежде всего, у руководителей Третьего Рейха – не было сомнений в том, что ракета есть, прежде всего, реактивный снаряд, способные доставить взрывчатое вещество на территорию противника. Почему именно этот «способ» удостоился подобной дорогостоящей программы – сказать тяжело. Возможно, Гитлер просто не представлял ее фантастической сложности, считая, что это напротив, дешевая замена авиации – особенно после того, как «Битва за Британию» привела к тяжелым потерям Люфтваффе. Как бы то ни было, следует понимать, что выделение огромных средств на Пенемюнде было связано с теми же особенностями нацизма, которые втянули его в войну со всем миром. Избежать подобного, оставив «все хорошее» (вроде ракетной программы), но не вступив в мировую войну, нацизм не мог (обсуждение данной тонкости оставим, пока, за скобками). Нам же тут важно то, что данное решение, приведшее к преодолению «порога входа» для технологии, однозначно определялось «неклассичностью» Третьего Рейха, приведшей к нарастанию хаоса в данной системе. Да, эта хаотичность позволила создать «запороговую» технологию, но она же привела к системной катастрофе.
* * *
Впрочем, рассматривать природу Третьего Рейха тут нет смысла – это отдельная большая тема. Тут же мы отметим только, что в данном случае речь идет о том, что «жидкостные» ракеты оказались технологией, внедрение которой потребовало весьма «экзотической» ситуации. Однако поражение Германии, как не удивительно, нисколько не вернуло ракетную технологию к «классической» ситуации. Я не собираюсь делать подробный анализ становления ракетно-космической техники в послевоенный период. Однако замечу, что чем дальше, тем сильнее возрастает «неклассичность». Прежде всего, эту малоэффективную — а с военной точки зрения V-2 была малоэффективной — технику получают в свои руки англичане и американцы, которым досталось большинство техдокументации и специалистов, включая самого фон Брауна. СССР достались лишь «крохи» от этого «ракетного богатства» (прежде всего, в области документации, однако и самих ракет у «союзников» оказалось много больше). Но, тем не менее, именно Советский Союз стал страной, сумевшей сделать «следующий шаг» в ракетной технологии и довести, наконец, ее до уровня «границы применимости».
Сейчас это кажется маловероятным: как общество, еще не закончившее «первую индустриализацию» и еще не забывшее, как пахать сохой, оказалось способно к освоению и развитию самой совершенной на тот момент технологии. Для современников (англичан и американцев) не вызывало сомнения то, что именно СССР обречен оставаться в роли «ракетного аутсайдера», поэтому они не сильно беспокоились за свое превосходство. Но реальности все, как известно, оказалось противоположным. СССР сумел не только создать свою собственную ракетную промышленность, но сделать важнейший шаг в этой области – перейти от боевых ракет к ракетам космическим. Это – уже за «гранью достоверности». Ни один специалист, рассматривая ситуацию на 1945 год, не смог бы предположить, что уже через 12 лет русские запустят первый в мире искусственный спутник Земли. Да и вообще – мало кто, за исключением фантастов – мог тогда представить, что такое вообще будет возможно в ближайшее время. Но фантастам можно и из пушки на Луну людей запускать – они, как правило, в конкретные детали не вникают.
Нам же стоит приглядеться к случившемуся внимательно, поскольку оно позволяет увидеть то, как был окончательно преодолен «порог» для ракетной технологии и как она сумела выйти на уровень устойчивого функционирования. Причины советского «рывка в космос», в общем-то, известны. Это – выработанная в ходе форсированной индустриализации способность к сверхконцентрации ресурсов на всех уровнях — от административного до интеллектуального. Но одновременно, это – направленность советского человека на идею освоения пространства, идею преобразования Природы. (Впрочем, на самом деле, это две «стороны» одной «медали»). Но даже работа ГИРД – это уже «запредельный» уровень, поскольку в стране просто не было потребности в технологиях подобной «высоты». Более того,, и в дальнейшем ситуация развивалась отнюдь не в лучшую сторону. Хотя советские «ракетчики» достигли приличных результатов – и в стране даже был сформирован особый Реактивный Институт (хотя в нем основным направлением были, все же, пороховые ракеты)– но перед ними так же возник «барьер». Хотя он совершенно иного характер, нежели в капиталистических странах.
Ведь если в них основная сложность была в невозможности получить разработки «коммерческого» уровня из-за нежелания инвесторов делать рискованные капиталовложения в технологию с неясным будущим, то в СССР проблемой стала необходимость сверхконцентрации средств перед будущей войной. Да, начало войны для руководства СССР было очевидным задолго до 22 июня 1941 года. Еще за десять лет до этой даты Сталин, говоря об индустриализации, объявил: «Нам надо пробежать этот путь за 10 лет, или нас сомнут». Эта осознанная необходимость привела к сильной трансформации советского проекта, к всевозрастающему давлению на многие чисто «советские» направления внутри общества и даже к кажущемся отказе от них и переходу к «несоветским» методам.. Например, было введено платное высшее образование, увеличено время работы и т.д. – с целью получить требуемые ресурсы к началу войны.
Данное явление коснулось и науки с техникой – концентрация на базовых направлениях вызвала закономерный недостаток ресурсов на всем остальном. Что, в свою очередь, способствовало повышению конкуренции среди осуществляемых «проектов» до немыслимого для советского общества уровня. Как того и следовало ожидать, эта конкуренция «проявилась» в виде роста энтропии, вызвав одно из самых неприятных явлений СССР этого времени, которое впоследствии было названо «репрессиями». Я не буду касаться этих «репрессий» (которые на самом деле, никакие не репрессии) – эта тема слишком обширна. Просто скажу, что рассматривать их стоит, во многом, через давление, «тень» Запада, где формировались сверхимпериалистические фашистские режимы, имеющие своей целью войну с СССР (неизбежную войну). И, соответственно, заставляющие советское общество трансформироваться в «невероятном» для себя направлении («принцип Тени»).
Данная антисоветское – а какое еще могли оказывать фашистские государства — давление и вызвало остановку- вернее, приостановку — советского «тяжелого ракетостроения», равным образом, как и других низкоэнтропийных проектов. Многие из специалистов подверглись аресту – в том числе и С.П. Королев, ставший впоследствии «отцом» космической программы. Впрочем, он был не один – арестован был даже такой крупный советский конструктор, как А.Н. Туполев, причем, по сути, из-за той же причины – резкого сокращения доступных ресурсов и ужесточения борьбы за них. (Туполев отказался входить в создаваемое ОКБ под руководством Яковлева.) Впрочем, как уже сказано выше, это отдельная тема. Для нас же главное то, что данные «репрессии» не смогли уничтожить советский инженерно-научный потенциал, а главное, то самое стремление к развитию, которое нес «советский проект». Несправедливый суд, тюрьмы и лагеря не могли сломать советского человека, и поэтому, пройдя через этот ад, большинство из несправедливо арестованных возвращались к прерванной работе. Случившийся разгром Реактивного Института в 1940 году должен был гарантировано убить советскую ракетную программы (по крайней мере, в области ЖРД). Но нет, стоило после войны советскому руководству вновь хоть немного заинтересоваться проблемой, как очень быстро образовался коллектив единомышленников, готовых на все ради запуска ракет.
* * *
По сути, все решилось еще в 1945 году – когда инженеры, посланные в Германию для исследования остатков немецкой программы, образовали сплоченный и целеустремленный коллектив. А уже 1946 на основе этой группы было создано ОКБ-1 в подмосковном Калининграде, ставшее родоначальников советской космической программы. Запуск первой советской баллистической ракеты с ЖРД – Р-1 – произошел уже в 1950 году. С момента возобновления ракетной программы прошло всего пять лет – с 1945 по 1950. И не следует думать, что раз Р-1 была копией немецкой V-2, то запустить ее в производство было легко. Ведь даже если исключить то, что немецкую разработку требовалось адаптировать под наши реалии (т.е. заменить бессчетное число несовпадающих элементов, вплоть до основных материалов), то остаётся самое главное: разворачивания огромной технологической цепочки, охватывающей множество отраслей. Впрочем, за ракетой Р-1 последовала Р-2 уже собственной разработки, затем ракета Р-5. И наконец, Р-7, знаменитая «семерка», которая и открыла начало космической эры человечества. От запуска Р-1 до запуска спутника прошло семь лет. Подобное время прошло, например, от 2008 года до 2015. Как говориться, делайте вывод…
А вывод этот состоит в том, что запуск спутника, а затем и человека, в космос – в общем, разворачивание советской космической программы – осуществлялось с высокой скоростью в малопригодных для этого условиях. Как уже сказано выше, американцы в гораздо более благоприятной ситуации (наличие развитой промышленности, захваченная немецкая программа) предпочли особенно не форсировать создание ракет (в том числе, и из-за их малой военной эффективности). Для послевоенного СССР с его разрухой и бедностью подобное поведение должно быть присуще еще в большей степени. А руководство страны, вложившее средства в столь дорогостоящее и малоэффективное оружие (Р-1 имела дальность 270 км. при мощности заряда 780 кг, что, по авиационным меркам, весьма слабо), должно считаться гарантированно недальновидным, если не сказать более…
Но в СССР посчитали иначе. Возможно, потому, что идея освоения Космоса – а, если честно, то ГИРДовцы, в число которых входил Королев имели именно такую цель – для советских людей оказалась важнее материальных затрат. Сейчас сложно сказать, как инженеры и ученые сумели объяснить руководству и военным смысл программы, но, скорее всего, увлеченность и преданность своему делу сделали это возможным. «Ракетчики» были готовы на все (в том числе, и на возможные репрессии в случае неудачи) ради возможности запуска ракет. Живя в самых малоприспособленных условиях – в палатках, бараках на ракетных полигонах (и даже «дома» имея, в самом лучшем случае, комнату в коммуналке)– и работая при этом по 12 часов, советские люди смогли воплотить вековую мечту человечества, актуализированную когда-то Циолковским. С 1920 по 1950 годы протянулась эта «нить» увлечения космосом и ракетами, в свою очередь, будучи «отражением» идеи более «высокого» уровня – представлении о возможности разумного преобразования мира для блага человека.
Вот тут и лежит основа обхода «порога входа» — там, где вместо привычного представления о прибылях и расходах появляются идеи более высокого уровня, становится возможным реализация масштабных проектов. Следует понимать, что в данном случае ни коим образом не следует думать о смене рационального мышления на иррациональное. Нет, как раз дальнейший успех советской ракетной, а затем и космической программы свидетельствует как раз об обратном. В отличие от иррационального мышления Третьего Рейха, в котором ракетная программа лишь приближала его конец — из-за крайней неэффективности «чудо-оружия», впрочем, это касалось не только V-2 – в СССР успех в развитии ракет позволил ему выжить в крайне неблагоприятной ситуации. «Высшая рациональность» советского космизма привела не просто к появлению мощного (и главное, жизненно необходимого для СССР) оружия, но и способствовала глобальному изменению мира в нужном для страны направлении.
* * *
Но все это требует отдельного разговора, пока же можно отметить, что именно поэтому честь первооткрывателя космического пространства принадлежит СССР по праву. И более того, космические программы иных стран – и прежде всего, США – могут рассматриваться лишь в контексте взаимодействия их с Советским Союзом. Именно стремление к соперничеству в данной области оказалось тем механизмом, что придало движение американской космонавтике. Именно успех советских ракетчиков, закончившийся запуском спутника, привел к изменению отношения к ракетной и космической технике, что привело к созданию НАСА. По сути, создание подобной организации, способной к концентрации ресурсов на прорывном направлении, означало неявное и неосознаваемое воздействие СССР, копирование советской мобилизационной модели (пусть и в слабом виде). Отсюда следует, что НАСА – а вместе с ним и вся американская космонавтика – являлась ни чем иным, как «тенью СССР», которую тот отбрасывал на США. Невероятно, но более бедная и слаборазвитая (в классическом понимании) страна оказалась более структурной и низкоэнтропийной, способной вызвать изменение в самом «центре» Западной цивилизации.
В конечном итоге, данное «теневое» изменение позволило США осуществить вершину своей космической программы – высадить человека на Луну.Впрочем, одним только НАСА дело не ограничивалось. 1950 -1960 годы в США (и на Западе вообще) характеризовались резким техническим и научным подъемом. В это время заниматься наукой и техникой стало «модно» -практически так же, как и в СССР — хотя основания для этого были различными. В СССР речь шла о реализации длительной программы, начавшейся еще в 1920 гг., и приведшая к появлению особого представления о человеке – созидателе и покорителе природы. (Правда, в аграрной стране полная реализация этого направления была затруднена – но после завершения индустриализации оно проявилось в полной мере.) На Западе же значительную роль играло банальное выделение средств на высокотехнологичные военные программы, которые создавали огромное количество высокооплачиваемых рабочих мест. Однако в итоге оба направления вели к одному – к резкому возрастанию числа людей, связанных с наукой и инновациями, и к росту их значимости. И, как следствие этого, к формированию особого представления о мире, основанного на самоценности познания и преобразования мира.
СССР формировал у «вероятного противника» особую категорию людей, для которых смыслом существования становилось нечто, отличное от идеи получения прибыли. Вернее сказать, он «усиливал» подобные настроения в обществе, превращая их из участи маргинального меньшинства в мейнстрим. И одновременно – СССР заставлял западное общество вкладывать средства в проекты, которые не имели прямого коммерческого смысла. Да и непрямого тоже: как уже сказано, с военной т.з. ракеты в 1940 и 1950 гг. имели крайне ограниченное значение. (Конечно, просто так бросить «доставшуюся на халяву» технологию тоже никто не хотел, но особого пристрастия к ней не было). Получалось, что СССР удивительным образом «советизировал» Запад, заставляя тот развиваться вовсе не так, как это должно выглядеть с т.з. «чистого империализма». Именно эта «советизация» и привела к научно-техническому буму 1950-1960 годов, и одновременно – к крайне маловероятной ситуации «вечного мира» при наличии двух антагонистически настроенных друг к другу военно-политических блоков. То, что мир не сгинул в огне всеобщей войны – не случайность, но закономерность развития цивилизации, имеющей в своем составе достаточно мощный антиэнтропийный участок (которым и был СССР).
* * *
Впрочем, это уже выходит за рамки поставленной темы. Мы же пока вернемся к нашим ракетам, вернее, не только к ним. Просто последние представляют собой очень хороший пример «запороговых» технологий, т.е., технологий, развитие которых в данном обществе было ограничено «порогом внедрения», но которые при этом сумели развиться. По сути, освоение космоса было «запрещено» для капитализма, поскольку о каких либо выгодах, оправдывающих развитие программы, можно стало говорить лишь к 1970 годам (даже спутниковый шпионаж стал возможен лишь с этого времени, до того – летали над СССР U-2). Для СССР же, как для общества, подчиняющегося совершенно иной «механике», освоение космоса, напротив, являлось базовым направлением, неизбежным по мере развития. Начиная с книг Циолковского, через разработки 1930 годов страна неизбежно выходила к космической программе 1950-1960 и к дальнейшей экспансии, неосуществленной в связи с внутренними негативными процессами, выходящими за рамки наших обсуждений. (Если говорить о германской ракетной программе – то она была ограниченной, направленной исключительно на производство боевых ракет. И, вопреки желаниям того же фон Брауна, никаких возможностей для нее выйти за эти границы не существовало.)
Поэтому, говоря о той или иной технологии, следует учитывать, что она не является «сферической технологией в вакууме», а напротив, связана со многими, порой очень неожиданными, вещами. И космическая отрасль тут является только одной из многих. Впрочем, об этом будет в следующей части…
