28 июля 1914 г. Австро-Венгрия объявила войну Сербии
К началу второго десятилетия XXвека человечество уже успело капитально навоеваться. Война, как таковая, уже перестала быть окрашена в столь привлекательные цвета, как это казалось ранее. В общественном сознании она практически превратилась из некоей разновидности аристократического провождения времени, вроде псовой охоты, в тяжелый труд.
Наполеон один из первых показал преимущество массовой призывной армии над относительно компактной наемной армией «старого порядка». С его времени эта истина стала общепринятой. Все развитые государства постепенно перешли к массовым военным машинам, охватывающим все слои населения, число офицеров в которых сравнялось с числом солдат в прежние времена. Само звание офицера уже утрачивало свое романтическое значение, ставя его в один ряд с огромным числом служащих всевозможных профессий. Да и еще с необходимостью общаться вместо вымуштренных солдат, понимающих командира с полуслова, со всевозможной призванной «деревенщиной», путающей право и лево и норовящей по любому поводу улизнуть от тягот службы.
В довершение всего, яркие армейские мундиры, делающих военных заправскими щеголями, к этому времени были почти повсеместно заменены новыми мундирами неприметного цвета. Что поделаешь – переход к нарезному оружию привел к тому, что прежняя «петушиная» окраска стала просто опасной для жизни.
В общем, армейская жизнь, казавшаяся еще недавно отличным вариантом карьеры для любого молодого человека, внезапно перестала быть таковой. Разумеется, былой флер за военными еще оставался, но это было уже не то…
Одновременно с этим развитие науки и техники создали возможность развития новых, небывалых средств убийства одних людей другими. Не успело человечество еще «переварить» появление дальнобойных винтовок, как прогресс «подбрасывал» ему нарезные артиллерийские орудия, способные повысить дальность «работы» артиллерии. Нобель непонятно почему надеялся на то, что изобретенный им динамит станет тем тормозом, колоссальная убойная сила которого вызовет страх перед применением. Непонятно почему, но то же думал и изобретатель первого пулемета Гатлинг. Хотя возможно, это просто оправдания апостериори, после того, как введение новых видов орудий бойни показало только рост числа жертв.
Первой войной, в которой можно увидеть зачатки будущих ужасов индустриальной эпохи, была Англо-Бурская война. Она оставила в памяти человечества песню «Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…» и массовое применение пулеметов и бронепоездов, массированных укреплений и колючей проволоки, которая через некоторое время станет символом того ужаса, что охватит Европу. А так же первое применение концентрационных лагерей, в которые помещались не только военнопленные, но и гражданское население, что также станет отличительной чертой прошедших после великих войн.
Поэтому именно в это время стали раздаваться все более и более заметные призывы прекратить неконец эти войны. Как некая шутка истории, незадолго до начала Англо-Бурской войны, по инициативе российского императора Николая II, была созвана Гаагская Мирная конференция. Которая должна была если не устранить саму возможность начала войны между цивилизованными государствами, то сильно ограничить ее жестокость. По результатам конференции были приняты три конвенции: О мирном решении международных столкновений; О законах и обычаях сухопутной войны; О применении к морской войне начал Женевской конвенции 10 августа 1864 года. Также были приняты декларации о запрете удушающих газов и разрывных пуль.
И как продолжение этой шутки, именно Россия вскоре ощутила на себе возможность «мирного решения международных столкновений». В Русско-Японской войне. Императору-идеалисту, который желал (без шуток) осуществление «всеобщего мира» для всех «цивилизованных народов», был преподнесен урок, а вместе с тем и урок был предподнесен и всему «цивилизованному миру». Какие бы декларации с какими бы благими целями не делались, реально вопросы войны и мира решают совершенно иные факторы. Молодой японский империализм желал расширения своих интересов, сталкиваясь с интересами Российской Империи на Дальнем Востоке, которая также желала откусить от китайского пирога. Не говоря уж о том, что за Японией стояла Великобритания, не желающая расширения России за пределы ее прежних границ. В этом случае более «молодой» и агрессивный противник банально мог отсылать по известному адресу все принятые декларации.
Тем не менее, в 1907 году была предпринята вторая Гаагская Конференция, опять же по инициативе России, на которой был принято еще 13 конвенций, обязанные обуздать воюющие стороны в применении ими военной силы. Надежда на то, что грядущая война если и будет, то будет войной «рыцарской», войной, в которой стороны по джентельменски будут выяснять свое право на что-нибудь, все еще оставалась довольно сильной.
В 1910 году вышла книга английского экономиста Энджелла «Великая Иллюзия». В ней Энджелл скрупулезно доказывал, что мировая война невозможна, так как убытки от ее осуществления окажутся много выше прибыли. Экономист полагал, что мировая экономика является настолько взаимосвязанной, что желать войны могут только полные идиоты (а лица, принимающие решения в Европе к ним, понятно, не относились). Книга имела значительный успех, так как была созвучна все более усиливающемуся стремлению «цивилизованного человека» жить в мире при том, что несмотря на все конвекции, образ будущей войны в свете происходящих событий вырисовывался довольно неприглядный. Мир хотел жить в мире, и мир отчаянно не желал войны. Отдельные «ястребы», вроде французского премьер-министра Пуанкаре, настолько ратовавшего за войну, позволившую бы вернуть Франции Эльзас и Лотарингию, что он получил прозвище Пуанкаре-война (Poincaré la guerre), в общем, не делали погоды.
Да, в закрытых от глаз комнатах Генеральных Штабов оп всей Европе отрабатывались планы грядущих битв, и генералы, замерев над картами, раздумывали, как бы удачнее передвигать дивизии и эскадры. Да, еще в 1905 году начальник германского Генерального Штаба Альфред фон Шлиффен разработал свой знаменитый план, в котором планировал в течении 39 дней занять Париж. Но ведь планы – это только планы. Ведь для приведения их в реальность требуется, прежде всего, желание начать войну. Мировую войну. А разве можно представить себе разумного политику, пошедшего на такой риск?
Но, как и в случаях предыдущих войн, желание или нежелание даже высокопоставленных лиц мало что меняет в этом мире…
В отличии от экономистов, политиков и императоров, которые полагают, что понимают развитие истории, а на самом деле умудряются снова и снова наступать на ее грабли, в мире были люди, которые реально понимали то, что происходит. В свое время в 1887 году в введении к брошюре Боркгейма Фридрих Энгельс писал:
«Для Пруссии-Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размаха, невиданной силы. От 8 до 10 миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса»
