В самом ближайшем будущем человечество встретится ещё с одним типом сегрегации, которая по своим занимательным свойствам, думаю, затмит большинство предыдущих. Это будет сегрегация интеллектуальная.
Дело в том, что до недавних пор проблемой в плане развития интеллекта был в первую очередь доступ к образованию. Однако имеющий на то право по рождению или всё-таки пробившийся к нему имел возможность за довольно короткие сроки догнать лучшие на тот момент умы планеты, поскольку совокупный объём знаний, находящийся в распоряжении человечества, был весьма невелик, а сами по себе знания были относительно просты.
Разумеется, и тогда тоже требовалось и запоминание, и понимание, но всё-таки понять и запомнить законы Ньютона ощутимо проще, нежели уравнение Шредингера, методы функционального программирования или нейросетевые алгоритмы. В те времена грамотный судостроитель должен был знать принципы судостроения, обработки соответствующих материалов и основы механики, однако сейчас даже простому клерку приходится иметь дело с инструментами, далеко выходящими за рамки его профессии, — компьютерами и софтом на них.
Если же от сотрудника требуются ещё и прогнозы, анализ или тем более исследования, то количество необходимых пониманий начинает стремительно нарастать. Статистика, теория вероятностей, теория алгоритмов, матанализ, базы данных, программирование… В голове не помещается.
А раз не помещается, слишком велик соблазн и не помещать. Тем более оно и так в общем-то работает. Прочность корпорации столь велика, что её не могут сокрушить даже 95% совершенно неквалифицированных сотрудников. А уж сотрудники, всего лишь не знающие высшей математики, и подавно.
В принципе заполнять таблицы в Экселе, что-то там вяло программировать через пень-колоду, звонить поставщикам, креативить рекламу и расставлять продукты на полках можно обучить чуть ли не обезьяну. Оно ведь «работает и так». Да, с ошибками, запозданиями, не самым оптимальным образом, но ведь работает.
Однако как ни крути при стопроцентной некомпетентности сотрудников «работать и так» оно всё-таки перестанет. Поэтому на толпу «и так работающих» должно всё-таки приходиться некоторое количество разбирающихся в современных теориях, умеющих программировать в полном смысле этого слова, способных реально исследовать и понимающих устройство всего целиком. И вот как раз ими становится всё труднее стать, ибо требуемый объём знаний, несмотря на всё новые методы обобщения и передачи сведений, всё растёт, концепции всё сложнее для понимания, умения — всё более изощрённые, пространство сопредельных областей — всё шире.
Реально понимающий суть вещей сотрудник столь ценен, что может диктовать свои условия. Но несмотря на это, взрывообразного роста количества подобных кадров не наблюдается: ведь для этого надо учиться пару десятилетий. Не просто ходить на занятия, а учиться в буквальном смысле этого слова. Вгрызаться в десятки весьма сложных областей, подход за подходом обламываться, но душить в себе мысль «я никогда не смогу, это слишком сложно» и делать ещё один подход, пока в конце туннеля всё-таки не забрезжит свет.
Несмотря на всеобщее среднее образование, пропасть между учёными и среднестатистическими людьми всё растёт. Хоть базовый уровень и стал значительно выше, но вся постройка стала выше стократно. Школьных знаний уже не хватает, чтобы понять хотя бы основы инженерных и научных отраслей. Не хватает даже институтских знаний. И в результате зазор, необходимый для приблизительного понимания того, чем занимается этот чел из НИИ, этот программист, инженер или физик, измеряется в десятках лет. Те и эти просто разговаривают на разных языках. Тот не смог бы объяснить этому, даже если бы очень захотел это сделать, — ему бы пришлось начинать своё объяснение за много лет до финального этапа разговора.
Разумеется, что в профессиональном, что в личном плане учёные (в широком смысле этого слова, а не только занимающиеся наукой) имеют тенденцию терять связь с остальной частью общества: на те «примитивные» темы, на которые разговаривают все, учёному разговаривать не особо интересно, ему хотелось бы поговорить о тех задачах, которые стоят перед ним или перед сообществом учёных в целом, но он не может об этом говорить, поскольку его просто не поймут. То есть вообще не поймут. Не в деталях — даже в базовых вещах.
Несмотря на отсутствие формальных запретов, эта пропасть имеет офигенную ширину. Бедный всё-таки имеет возможность разбогатеть. Безродному всё-таки может быть пожалован титул за особые заслуги. Родившийся с неправильным цветом кожи всё-таки может, сплотившись со своими собратьями, внедрить в общество мысль, что и они все — тоже люди. Но вот тут вот невозможно перепрыгнуть через требуемые двадцать лет, если не начал разбегаться ещё в детстве.
Можно сколько угодно убеждать «касту учёных», что остальные не хуже. Учёные про них и не думают, что они — хуже. Про них думают, что они — не учёные. Бери учебники, сиди за ними двадцать лет — и вуаля, ты с нами. Однако вполне понятно, что чисто технически так сделать могут только считанные единицы и то, если очень повезёт.
Вход демонстративно открыт для всех, но при этом войти всё труднее. На горизонте уже отчётливо видна интеллектуальная сегрегация. Да, в стадии становления, но угрожающе неизбежная. Не какая-то злая сила поделит мир на «интеллектуалов» и «дикарей», а просто само его, этого мира, текущее устройство. Если, чтобы остаться на месте, надо бежать изо всех сил, то даже при полной свободе бега, невзирая на пол и расу, до финиша добегут только считанные единицы.
Нет, упомянутые «дикари», конечно, будут более образованными, чем их предки, коих мы даже не считаем дикарями, но тут всё познаётся в сравнении. Они будут «дикарями» на фоне «касты интеллектуалов».
А теперь, внимание, ещё один вопрос: у кого будет больше шансов получить мотивацию, материальную поддержку и интеллектуальную помощь — у ребёнка представителя касты (который образован и весьма состоятелен) или у ребёнка «дикаря»? Ответ вроде бы очевиден: даже с грантами для особо одарённых, даже при отсутствии преград и при лояльном отношении со стороны интеллектуалов в среднем дети «дикарей» будут в существенном проигрыше. И каста, как легко догадаться, замкнётся.
Это будет аристократия нового типа, удерживающая свои позиции не столько при помощи физической силы подконтрольных ей войск, сколько при помощи своего положения: ведь это только её представители знают, как сделать, чтобы в квартирах и дальше было электричество, чтобы самолёты продолжали летать, а в телевизоре — кривляться дикторы. Те, предыдущие, только жрали в три горла и иногда защищали народ в войне с соседями, но у этих в руках рубильник от каждодневного благополучия каждого, который у них к тому же невозможно изъять — он без них не работает.
Не киберпанк, не элои и морлоки, нет-нет. Обычные граждане — даже чуть поразвитее нынешних, быть может, — и интеллектуалы, до которых обычным гражданам, как до Луны на четвереньках.
Обычные граждане — «дикари» — живут в других кварталах, ходят в другие клубы, потребляют другую культуру. Их не берут на работу, которая требует знаний и развитого интеллекта, но не потому, что они не того цвета или родились в бедной, неаристократической семье. Нет-нет, на работу не берут чисто по профессиональному несоответствию. В других кварталах они селятся, поскольку, наоборот, это интеллектуалы селятся рядом друг с другом. Никакой формальной сегрегации при очевидном этой сегрегации наличии. Причём система устроена так, что в отличие от предыдущих систем её изменения может добиться исключительно правящий ею класс — «интеллектуалы».
И это не просто «прогноз» — процесс уже идёт. Это видно на примере «элит», обучающих своих детей в школах, где образование устроено совсем не так, как для «быдла». Это видно на примере разговоров учёных в широком смысле этого слова с обычными людьми в интернете. Это видно в отделе кадров любой компании, где за реального инженера готовы перегрызть горло, но при этом к «офисным сотрудникам» относятся, как к расхожему материалу. Это видно по почти полному исчезновению научно-популярных книг и по падению уровня научно-популярных передач до уровня «магического шоу».
Многие могут подумать, будто сей процесс можно остановить при помощи призывов к политкорректности и попыток называть незнание «альтернативным знанием». Или при помощи «запрета науки» и ухода всем скопом в «духовность» и «религию». Но так не выйдет. Электричество в домах нужно совершенно объективное, а самолёты должны совершенно объективно летать. Поэтому сколько раз ни назови «дикаря» учёным, но любое его название сих объективных требований обеспечить не сможет. Равно как не сможет их обеспечить и зашкаливающая духовность, сопровождающаяся репрессиями против потенциальных представителей «касты интеллектуалов».
Единственный выход из всего этого (увы, маловероятный) — как можно более быстрый переход ко всеобщему и весьма интенсивному образованию. Не упрощение «среднестатистической» школьной программы, а усложнение — ведь средний уровень образованности, требуемый для преодоления будущего расслоения, существенно выше нынешнего. Мотивация к «пожизненному образованию» — то есть к обучению и после института тоже, во время работы. Создание для этого условий, подобных вечерним школам в СССР, и введение обязанности работодателя отводить часть рабочего времени под учёбу персонала.
Государство совместно с научными институтами должно разработать систему интернет-пособий, онлайновых и офлайновых обучающих курсов, должно постоянно заниматься выпуском передач, популяризирующих знания, и что немаловажно, добиваться того, чтобы в культурных произведениях постоянно раскрывалась крайняя полезность знаний.
Учёные (в широком смысле этого слова) должны тратить часть своего времени на обучение других и популяризацию тех областей знаний, с которыми они хорошо знакомы. Неучёные должны становиться учёными, а не отмазываться в стиле «да мне этого не особо-то и надо».
Высшее по нынешним меркам образование должно стать одновременно неотъемлемым социальным благом и социальной же обязанностью — так же как ими стало умение читать и писать.
Ну или, если вам так больше нравится, пусть будет интеллектуальная сегрегация.
