Вчера мы прочитали прекрасную статью от Коломенского Куста Фальсифицируемая реабилитация Сталина и её возможные итоги (http://red-sovet.su/post/4974/falsifiable-rehabilitation-of-stalin-and-its-possible-outcomes). В целом, статья просто замечательная, однако, мне хотелось бы осветить одну вещь, которую пропустил автор, а вещь это не малозначительная. Речь пойдёт об анти-либерализме, который в последнее время буквально пропитал наше общество.
Читать полностью
Сейчас в Ростове-на-Дону проходит конференция ОНФ, темой которой является строительство социальной справедливости. Редсовет не мог обойти вниманием это событие, и оставить его без комментария.
Термин «социальная справедливость» подвергается критике как со стороны буржуазного лагеря, так и со стороны коммунистов и социалистов.
Либералы считают такую справедливость врагом прогресса, поскольку она сковывает личную инициативу. Коммунисты считают решение этой задачи невозможным в отрыве от задачи построения справедливого общества, основными идеалами которого со времен французской революции были свобода и равенство (и братство, разумеется, но с ним все немного проще, чем со свободой и равенством).
На наш взгляд, в рамках темы социальной справедливости можно долго обсуждать способы и механизмы перераспределения совокупного общественного дохода, но решить эту задачу без рассмотрения проблем стоящих на пути построения справедливого общественного устройства наверное все-таки не получится.
Вот на эту задачу и ее возможное уже сегодня решение мы и хотели бы обратить внимание. А именно, на один факт, который давно был замечен многими исследователями, инженерами, писателями, общественными деятелями и многими другими неравнодушными к этой проблеме людьми: развитие современной техники привело к формированию таких технических средств, с помощью которых противоречие между индивидуальной свободой и всеобщим равенством в сфере материального производства можно решить положительно и сугубо техническими средствами, не прибегая к средствам принуждения и перераспределения в виде государственного аппарата, моральных императивов и прочих внешних ограничителей человеческой деятельности.
Речь идет о том изменении в характере материального производства, которое произошло с развитием вычислительной техники и появлением электронных средств разработки, а также универсальных станков, управляемых с помощью вычислительной техники.
Наличие такой техники позволяет перенести процесс разработки и формирования новой продукции полностью в электронную форму (с учетом промежуточных этапов в виде физических прототипов). А перенос процесса общественного материального производства в эту сферу с опорой на универсальные станки, способные в автоматическом режиме формировать по электронным чертежам готовые изделия, приводит к появлению достаточно интересной возможности: любой человек или коллектив, занятый в производстве такой продукции, имея возможность свободно обмениваться произведенными электронными моделями устройств и продукции, может, внося свой посильный вклад в общий фонд разработанной продукции, в то же время пользоваться всей продукцией, размещаемой в этом фонде другими участниками этого процесса, равно как и своей. То есть, если представить это более наглядно, то разработка продукции ведется в электронной форме для последующего производства ее на универсальных станках в центрах сети универсальных фабрик. Любое КБ, или техническая лаборатория, или индивидуальный разработчик, а в перспективе — любой человек или коллектив, освоившие способность с помощью вычислительной техники разработать свой образец изделия или модифицировать для своих нужд уже существующий, выкладывают результаты своих разработок в свободный для участников системы доступ, чтобы другие участники могли либо доработать их под свои нужды, либо использовать в неизменном виде, одновременно с этим размещая результаты своих разработок в свободном доступе. В итоге мы получаем такую систему взаимодействия людей в процессе материального производства, когда трудовой вклад каждого участника приводит к одновременному развитию возможностей всех людей занятых в этой системе.
Иными словами, у нас появляется техническое, позитивное решение противоречия между всеобщим равенством и индивидуальной свободой (которые являются основными идеалами справедливого общественного устройства), заключавшееся в том, что предоставление равных стартовых возможностей совершенно закономерно и логично приводило к различным результатам у разных участников, и, в итоге, уже в следующем поколении оборачивалось своей противоположностью — вполне очевидным неравенством, требовавшим перераспределения общественного продукта для избежания социального взрыва или деградации. В условиях, когда законодательно разрешена эксплуатация человека человеком, это неравенство накапливается быстрее и сам этот процесс гораздо заметнее; в условиях когда эксплуатация запрещена законодательно, этот процесс идет гораздо медленнее, но, тем не менее, тоже имеет место.
Разумеется, это пока только «теоретическое техническое решение», для реализации которого помимо электронных средств разработки и универсальных станков требуются еще две составляющие — энергия и материалы. Тем не менее, уже на нынешнем уровне развития техники задача обеспечения энергией такого производства может быть решена за счет возобновляемых источников энергии, потенциал которых в настоящее время осознан и на государственном уровне ведущих в промышленном отношении стран. Проблема с материалами может быть решена за счет развития технологий, позволяющих утилизировать полученные изделия таким образом, чтобы использованные для их производства материалы могли быть снова использованы для производства новых изделий (эту проблему можно решить в том числе и за счет технологий получения материалов с как можно более разнообразными и необходимыми в производстве свойствами, содержащими в своем составе достаточно небольшой набор широко распространенных химических элементов, а так же за счет технологий, позволяющих разлагать готовые изделия до этих элементов).
И, разумеется, создание и развитие действующей системы подобного производства тоже не снимет всех трудностей стоящих перед задачей построения справедливого общества, поскольку проблема сместится в область использования результатов такого производства, а также введения определенных ограничений на производимую продукцию. Равно как оно не сможет на первых порах служить заменой крупным промышленным предприятиям, а приведет к упрощению выпускаемой ими продукции до уровня полуфабрикатов и сырья, сняв с него нынешнюю «головную боль» обеспечения индивидуальных запросов плохо подходящими для этого «конвейерными» крупносерийными средствами. Но это будет уже гораздо более ощутимое приближение к намеченной цели построения справедливого общества, нежели пересмотр в сотый раз способов и принципов перераспределения общественного продукта (пусть и давно назревший).
P.S. Ну и как нетрудно заметить все перечисленные существующие или перспективные технические средства находятся на переднем крае научно-технического прогресса и даже вне контекста решения задачи по преобразованию общественного устройства сулят ощутимое улучшение жизни. То есть это тот случай, когда когда попытка воплотить в жизнь идеалы справедливого общественного устройства еще и создает дополнительный стимул для развития наиболее передовых и перспективных технологий.
Весьма занятная статья на тему кризиса неолиберализма в контексте общего кризиса капиталистической системы. Как и недавно паниковавший автор «Time» Шуман, Николас Понс-Виньон в статье на сайте Глобального Рабочего Университета (GLU) отмечает общую тенденцию — аномальное желание сохранить существующий порядок вещей осуществляя перемены из области «менять ничего не меняя», при полном отсутствии каких-либо внятных ответов на вопрос, что делать, если продлевать жизнедеятельность существующей системы не представляется возможным. Особенно хорошо автор демонстрирует мысль об идеологическом банкротстве неолиберализма и веры в «невидимую руку рынка».
По ту сторону неолиберализма
Николас Понс Виньон (Британия)
Для поколения, вступившего во взрослую жизнь в 1990-х, вера в то, что рабочее движение способно стать вдохновителем прогрессивных перемен, была окончательно подорвана вскоре после падения Берлинской стены. Однако в отличие от Берлинской стены, вера эта стала расшатываться гораздо раньше – в 1970-80-х годах – в период, когда наблюдался повсеместный подъем неолиберализма от Чили до Великобритании, а также (благодаря международным финансовым институтам, базирующимся в Вашингтоне) в большей части развивающихся стран. В 1995 году Джэн Бреман в достаточно критическом анализе доклада Всемирного Банка о мировом развитии «Работники в интегрирующемся мире», отмечает, что Всемирный Банк считает «радикальную реструктуризацию баланса сил в пользу капитала» необходимым условием, как для экономического роста, так и для снижения уровня бедности. Данный доклад, подготовленный на пике политики, определявшейся «Вашингтонским консенсусом», весьма самонадеянно отрицает роль работников, как политического субъекта. Условия жизни работников, как предполагали авторы доклада, будут улучшаться, если те будут вести себя смирно, позволяя «невидимой руке рынка» самой определять, сколько шиллингов сунуть им в карман (может быть, и три шиллинга).
Некоторые экономисты и политические деятели были действительно искренне убеждены в том, что неоклассическая экономическая теория может стать альтернативой господствовавшей ранее кейнсианской парадигме, однако, оказалось, что за рыночным фундаментализмом, оправдываемым «научными» выводами экономистов (вроде экономистов из «Школы общественного выбора»), стремившихся доказать, что профсоюзы и государство являются хищниками и заинтересованными сторонами, кроется на самом деле грандиозная стратегия по сдвигу баланса сил в обществе в пользу частного бизнеса и в особенности – собственников капитала.
Как отмечает Д. Харви (2006), выбор именно концепции неолиберализма был продиктован далеко не техническими соображениями относительно эффективности распределения ресурсов – прежде всего это политическое предприятие, целью которого является восстановление власти капитала. И происходит это в основном двумя способами. Во-первых: при помощи возврата собственникам капитала экономических ресурсов; и во-вторых: посредством ослабления возможностей организованного труда сопротивляться такого рода переменам на рабочем месте и в общественно-политической сфере.
Вопреки претензиям по поводу нейтральности неоклассической экономики, неолиберальная политика активно содействовала продвижению интересов крупных (а в развивающихся странах, как правило, западных) компаний, расширяя для них саму сферу инвестиций (при помощи приватизации и либерализации), либо создавая благоприятные условия для деятельности этих компаний (репатриация прибыли, низкие налоги и невысокая степень государственной регуляции экономики).
Подобные меры сопровождались систематической политикой, нацеленной на подрыв самой способности работников выступать в качестве единой политической силы, которая может оказать сопротивление. Ярким примером служит агрессивная политика правительства Маргарет Тэтчер по отношению к забастовкам шахтеров, охватившим Великобританию в 1980-х. Победа консерваторов в Великобритании открыла путь политике дальнейшей дерегуляции рынка труда. Ее результатом стало распространение практика прекаризации труда, которая не только ухудшила условия жизни работников, но и ослабила силу профсоюзов. Именно с тех пор стало резко сокращаться количество работников, нанятых на условиях постоянной занятости. В свете всех вышеперечисленных фактов, остается загадкой, почему же в большинстве развитых стран критика по отношению к данной политике, не была воспринята общественностью, и большинство избирателей вновь и вновь голосовали за интересы меньшинства. В результате проведения данной неолиберальной политики стал наблюдаться огромный перекос в распределении доходов в сторону наиболее богатых, однако подобные тенденции не встречали в обществе значительного сопротивления. Например, показатели роста неравенства в США просто поражают. Они, в частности, прослеживаются на графике, демонстрирующем долговременный процесс распределения доли доходов верхнего одного процента (получателей дохода).
На протяжении многих лет неолиберальный политический курс способствовал ухудшению условий жизни работников от Чили до США и стран Африки. Однако наиболее сильный удар он нанес, вероятно, по бывшим коммунистическим странам. Нынешний кризис лишь подтверждает то, о чем многие неортодоксальные экономисты говорят вот уже много лет подряд, и в частности о том, что неолиберальная политика негативно воздействует не только на работников, но и на экономический рост и процессы развития. Амсден (2010) именно поэтому указывает на парадоксальный факт – неолиберальная политика продолжает занимать господствующее положение, несмотря на то, что она доказала свою неспособность обеспечить больший экономический рост, чем ранее проводившаяся политика.
Экономический рост (на душу населения) в 1950-1980-е был относительно выше, чем в 1980-2000-е, причем повсюду, за исключением лишь таких регионов, как Южная Азия и США. Что же касается США, то, как говорилось выше, наблюдавшийся здесь рост неравенства в распределении доходов, означал диспропорциональное распределение всех благ экономического роста в пользу наиболее богатых, и «нижние 90%» получателей дохода в действительности переживали период стагнации роста доходов в период с 1971-го по 2005-й (Палма, 2009). Кроме того, следует учитывать, что Китай и Индия – две страны, в которых наблюдается устойчивый рост, несмотря на нынешний кризис, в основном проводят политику развития отличную от той, что была им рекомендована в рамках «Вашингтонского консенсуса» — лишь их политика в области трудовых отношений соответствует данным рекомендациям. Нынешний экономический кризис является наиболее убедительным доказательством того, что экономический рост ведущих неолиберальных стран имел под собой весьма шаткую базу.
В итоге мы имеем: исчерпанный потенциал экономического роста, стагнацию доходов работников и членов их семей, и в то же время – еще большее обогащение самых богатых (в особенности собственников капитала в странах Запада). При таком результате неолиберальной политики не может не удивлять тот факт, что она продолжает господствовать. Развал Советского блока и глубокое разочарование в государственной плановой экономике сыграли, бесспорно, важную роль в возникновении тех трудностей, которые ныне встали перед рабочим движением, пытающимся оказывать сопротивление неолиберальной политике и предлагать свои альтернативы неолиберальной глобализации. В особенности это заметно на примере ЮАР, где благодаря преимущественно мобилизации рабочих в свое время пал режим апартеида, однако последовавшее затем международное давление (которому сопутствовало и давление, оказывавшееся внутри страны) вынудило новое руководство этой страны, слишком слабое, чтобы противостоять этому, следовать неолиберальным тенденциям.
Несмотря на целую серию предыдущих кризисов, в ходе которых «лопались пузыри» переоцененных активов, лишь нынешний экономический кризис заставил массу экономистов (в том числе даже таких сторонников неолиберальной экономики как Ален Гринспен) согласиться с положением о необходимости регулирования всей финансовой системы накопления. Однако, несмотря на то, что все большее количество экономистов признает структурные недостатки неолиберальной политики, многие до сих пор ратуют за проведение лишь косметических изменений. К их числу относится, например, Джузеппе Томази ди Лампедуза, советующий сохранять преемственность власти в период кризиса. Как он утверждает: «всё должно измениться так, чтобы ничего не менялось».
Хотя в финансовом секторе на протяжении последних 25 лет происходили масштабные процессы накопления, следует подчеркнуть, что их нельзя списать лишь на безобидную спекуляцию. В самой сути политики финансового сектора (его раздутых активов и их столь же раздутых производных финансовых инструментов) проявляется стремление неолиберального капитализма компенсировать падение спроса (связанное с падением дохода работников), соблазнив их возможностью приобрести жилье (или иные товары) посредством кредитования и по необоснованно завышенным ценам. В реальности лишь благодаря кредитам уровень спроса столько лет поддерживался на том же уровне. Однако уже тот факт, что этот основанный на кредитовании экономический рост, по сути, был напрямую связан с фантазиями, которые должны были самостоятельно реализоваться, свидетельствует об иррациональности самого подхода, что, в свою очередь, делает нелепыми любые заявления о научности, которые мы нередко слышим со стороны ведущих экономических ведомств. Кроме того, ряд трудностей, которые в период кризиса испытывает среднестатистический работник (как в формальном, так и в неформальном секторе) и члены его семьи, в весьма невыгодном свете выставляют государство с его готовностью инвестировать миллиарды долларов (которых раньше не было) на спасение банков. Причем все эти суммы, выделяемые государством, зачастую даже не используются для восстановления государственного контроля над банковской системой.
http://columnru.global-labour-university.org/2013/03/blog-post_25.html — полностью здесь
Часто приходится слышать о некоем «левом либерализме», позволяющем убрать недостатки капитализма без совершения антисистемных действий. Давайте разберемся.
Вкратце, либерализм есть свобода — экономическая, политическая, культурная, юридическая — каждого отдельного члена общества. Тогда «левый либерализм», как я понимаю, это всё вышеперечисленное плюс высокие налоги на богатеев.
Равноправие в свободе — вот наша цель! Предположим, внезано Путину, Медведеву, а также Януковичу с Тимошенко пришла в голову блажь объявить наступление в стране «левого либерализма». Общество, состоящее из свободных индивидуумов: меня (рабочий-монтажник на зарплате в 17 тысяч) и Михаила Прохорова (двухметровая краса Куршавеля с миллиардным состоянием), обявляется отсюда равноправным.
Маленькое «но» — общество никогда не начинается с чистого листа. День сегодняшний на девять десятых состоит из дня вчерашнего. И тут возникает первый вопрос — если экономика нашего общества составляет 1 миллиард и 17 тысяч рублей, и распределена вышеописанным образом, то как будет выглядеть моя экономическая свобода? Повлиять на изменение status quo насильственными методами я не могу — отсюда моя политическая свобода сводится к «свободному» (пусть даже к свободному без кавычек) голосованию за или против Путина, Медведева и т.п. Что это голосование поменяет в моём и Прохорова положении? Разумеется, ничего. Культурная свобода? Я могу играть рок, а могу не играть — это опять же никак не повлияет на моё материальное положение. Юридическая свобода? О да, она у меня есть — свобода прозябать в нищете, не зная как прокормить сына на 17 тысяч, и эту свободу государство мне гарантирует. Равно так же как оно гарантирует превосходство Прохорова надо мной, а его потомков — над моими.
Отсюда вывод — при неравенстве стартовых условий, неизбежном в реальности, свободы либерализма оборачиваются фикцией. Я могу сложить о своей нищете блюз, я могу выйти на демонстрацию против своей нищеты, я могу отдать голос за Путина, чтобы тот победил мою нищету — но до тех пор пока все ресурсы экономики в руках Прохорова, все мои действия имеют абсолютно нулевой эффект. Что делать? И тут неумолимо встаёт мысль о «кровище», а точнее о силовом перераспределении имеющегося национального богатства…
Добавим в условие «левизну» либерализма. Прохоров будет вынужден накинуть мне от щедрот ещё 17 тысяч в виде налога. Теперь мне уже не надо бороться за выживание. Система заработала? Отнюдь. Свободный экономически индивидуум Прохоров завозит в наше общество таджика, делающего мою работу за 1700, увольняет меня, тем самым оставляя меня без работы, но на 17 тысячах. Дальше я сижу на этом пособии, превращаясь в люмпена, разучившегося работать, и не видящего перспектив в будущем. А Прохоров ищет возможности перестать неэффективно терять на кормлении быдла 17 тысяч. Ситуация сводится к современной обстановке в странах «большой восьмёрки» — когда снижение или отсутствие пособия выбрасывает на улицы толпы агрессивных дикарей.
Итак, «левый либерализм» есть лишь попытка удержать положение, которое не устраивает обе стороны конфликта. А так как стороны во мнениях противоположны, попытка будет сугубо временной.
Более того — даже полностью равноправные стартовые условия гарантируют скатывание ровно к описанной выше ситуации! Возьмём апофеоз равноправия — американский фронтир позапрошлого века или Сибирь столыпинского времени. Кто-то оказался «эффективнее» или по-честному эффективнее своих сотоварищей. И равновесие чисто экономически смещается. В итоге уже наши дети начнут в неравных стартовых условиях, и мы возвращаемся к тому, с чего начали… Это, кстати, не говоря о том, что индейцы или коренные сибирские народы этих самых «равноправных» условий в реальности не получили.
Итог — либерализм есть идейная опора неравноправного капитализма, и социализм на его основе не выстроить даже социалистическими «высокими налогами».
Одно из величайших охранительских, патриотических заблуждений состоит в том, что Путин, является этаким консерватором или государственником, а не либералом. Конечно, самая большая доля вины в этом лежит на самих не системных либералах, которые его терпеть не могут и даже пытаются как-то свергнуть.
Однако, по своим взглядам, высказываниям и проводимой политике, Путин — самый настоящий либерал.
И если вы до сих пор ВЕРИТЕ в Путина 2.0 — то эта статья для вас. Ключевым, в этом вопросе, действительно является слово «ВЕРА», ибо «ВЕРА» — это всё, на чём держится определённый уровень доверия со стороны некоторых патриотически мыслящих товарищей.
Читать полностью
