В общественном сознании давно и прочно укоренился стереотип о том, что попытки отбора собственности могут привести к гражданской войне. Поэтому любую национализацию нужно проводить максимально мягко, чтобы не дай бог, никого не обидеть. К сожалению, подобные стереотипы распространены и в левой среде: нередко можно слышать об условно-возмездной национализации, о национализации только крупной промышленности или отдельных ее отраслей, о национализации только объектов, полученных преступным путем и.т.д. Зачем это внедряется в сознание граждан – вполне понятно. Собственники очень не хотят расставаться со своими активами. Но зачем на это ведутся левые? В чем их ошибка?
Основная ошибка заключается в неверном выборе начальной точки для рассуждений: по умолчанию предполагается, что мы пришли к власти в рамках текущих условий. Условно говоря, завтра утром у нас откуда-то оказалась в руках власть, и мы теперь решаем, а как бы нам провести национализацию. На самом же деле вопрос о власти является ключевым. Власть можно взять только совершив революцию. В свою очередь, революцию можно совершить только тогда, когда сложится революционная ситуация. Надеюсь всем очевидно, что сегодняшняя ситуация еще очень далека от революционной?
Итак, начальной точкой должен являться не текущий момент, а момент, когда сложится революционная ситуация. К этому времени подавляющее число граждан не будут иметь каких либо накоплений и тем более никаких акций, поэтому вопросов типа «а что делать с миноритарными акционерами?» даже не возникнет. Кроме того, мелкая буржуазия будет практически уничтожена. Все эти мелкие парикмахерские, кафе и магазинчики, за которые так любят переживать некоторые левые, будут поглощены крупными сетевыми компаниями или разорены. Это в отсталой царской России невозможно было обойтись без НЭПа, так как крупнотоварное производство только зарождалось, и пролетариат был в меньшинстве, а большинство населения было, по сути, мелкими товаропроизводителями и жило натуральным хозяйством. Сегодня ситуация обратная – пролетариат составляет абсолютное большинство. К моменту наступления революционной ситуации эти пропорции изменятся в пользу пролетариата еще больше.
Таким образом, так называемый «переходный период» от рынка к плану можно будет свести к минимуму. Артели и кооперативы так же не понадобятся – империализм сам сделает за нас всю работу по централизации производства и уничтожению мелкой буржуазии. Национализация будет заключаться, фактически, просто в смене бенефициаров огромных корпораций, имеющих свою систему планирования, статистики, логистики и всего остального. Роснефти, Газпромы, Боинги, Сименсы – это хорошо, да. Антиглобалисты не с тем борются.
Приведет ли подобная национализация к гражданской войне? Нет, не приведет. Стереотип о гражданской войне возник из-за естественных попыток провести параллели с 17-ом годом. Однако условия, как уже отмечалось выше, сегодня совершенно иные. Тогда благоприятными факторами для возникновения гражданской войны послужили наличие двоевластия и большого количества вооруженного народа – при таких раскладах вопросы решаются не на референдумах. Сегодня подобных факторов нет. К тому же, с тех пор изменилось и само общество – развитие производительных сил сильно подняло в нем уровень гуманизма. В 17-ом году нравы были пожестче: основная масса населения представляла собой суровое крестьянство, закаленное на полях Первой Мировой. Эти люди с детства были приучены к голоду, холоду и тяжелым условиям жизни. Они не боялись крови и умели убивать. Сегодняшний городской житель даже ягненка не сможет зарезать. Тогдашние корниловы и деникины – это вовсе не сегодняшние путины с сердюковыми, а сегодняшнее ряженое казачество не чета прежнему.
В общем для гражданской войны просто отсутствуют субъекты. Кто сегодня станет воевать за наше ворье? В 17-ом хоть какая-то идея была у белых. Хотя и тогда с этим было не важно, но хоть какое-то представление о патриотизме присутствовало. Сегодняшний патриотизм заключается в недвижимости в США и детях в Лондонах. Ворье не собирается воевать ни в какой гражданской войне и давно готовит пути для отступления. Ну, а левые продолжают пугаться того, что, казалось бы, должны сами приближать.
