Китайцы говорят: «Рисовать дракона легко. Рисовать курицу трудно». Смысл, в общем, понятен – как дракона не нарисуй, все равно никто не сможет указать на несоответствие оригиналу. Ведь никто никогда нигде не видел живого дракона.
А вот реальную живность – что курицу, что собаку с кошкой– нарисовать трудно. Каждый недочет того, что видишь каждый день, мгновенно становится ясен зрителю. Да что там курица – банальный кувшин нарисовать и то проблема. Целыми днями воспитанники художественных школ учатся рисовать эти самые кувшины, пыльные букеты бумажных цветов, пожелтевшие бюсты с отбитым носом и прочую «мертвую природу». Потому, что как оказывается, изображение даже самых обычных предметов есть не столь уж тривиальный процесс.
Рефлексы, светотени, таинства перспективы – все это постигается юными художниками в ходе долгой напряженной работы. Чуть заметные складки драпировки, практически невидное изменение цвета на границе – так, шажок за шажком, приближаются они к великому искусству живописи. Когда закончится этот этап, пойдут другие. Пойдут пейзажи, портреты, пока еще неумелые, робкие. И прежде чем человек научится рисовать так, что нарисованное можно будет однозначно соотнести с натурой, должны пройти годы.
Далее – уже иной путь, поиск своей собственной манеры письма, поиск своего стиля и т.д. То есть, собственно, творчество. Но сразу на него, без предварительного этапа, выйти нельзя. Пока художник не постигнет всей полноты своего умения, не усвоит массу приемов, творчество, как таковое, не сможет быть реализовано в полной мере. Но и в этом случае, все равно, изображение каждого предмета или лица остается предметом долгого и кропотливого труда.
Надо отметить, что подобная ситуация характерна не только для живописи. Та же литература имеет те же проблемы. Правда, к чести нашей школы, русскому языку посвящено значительно большее время, чем рисованию, и поэтому азы грамотности средний выпускник все же имеет. Но все, что находится за границей этих азов, остается для него чистой «terra incognita». Потому, входя в литературу, писатель так же оказывается перед сложнейшей задачей: он должен описать те или иные события и мысли так, чтобы читатель поверил их реальность.
Данная проблема усложняется тем, что мало кто представляет, что творится за пределами его личного «мирка». Тут художнику много проще – он, чаще всего, все же видит изображаемое. Если не прямо с натуры – ну не найдешь же живого Ивана Грозного у тела убитого им сына – то, хотя бы, может «промоделировать» ситуацию путем расстановки неких условных предметов и натурщиков. Писатель этого достигнуть не может, единственное, что остается ему – это использование чужих описаний в надежде на то, что оттуда он сможет почерпнуть необходимые впечатления. Но все равно, это совсем не то по сравнению с лично увиденным.
А писать только о том, с чем знаком лично – тоже проблема. В отличие от советских времен, когда в литературу приходили из самых разных областей, основной поставщик «литкадров» теперь – пресловутый офисный планктон. А читать сотый раз про жизнь этой группы вряд ли кто будет: это место давно уже занято, одного Пелевина за глаза хватит. Так что оказывается писатель весьма в непростом положении…
Правда, выход есть. Именно такой, как сказано в той китайской поговорке: надо рисовать дракона. Кажется, что это идеальный путь: Как ты дракона не нарисуешь – криво, косо, будет ли у него четверо конечностей или восемь, будут ли у него рога или плавники – не важно, все равно никто не сможет придраться. Драконов нет, и все тут.
Роль подобного «дракона» для литераторов исполняет фантастика или фэнтази. Описываешь жизнь эльфов и магов или бойцов космического спецназа – можешь писать что угодно. Никто не предъявит тебе упрека, как в том случае, если боец спецназа будет вести себя в романе, как старшеклассник-эмо, а гном станет выражаться подобно уличному гопнику. Никто не знает и не знал, как ведут себя гномы «на самом деле», никто не запрещает сделать главной проблемой вампиров поиск полового партнера, никто не мешает магам вести себя подобно потомственным админам. В самом деле, почему бы магу не вести себя, как админ? В конце-концов, файерболы и прочая магия нарушают законы мироздания на порядок выше.
То же самое и по «материальной части». Разумеется, если ты не знаешь, как управлять самолетом (А кто знает? Летчиков вообще мало среди основной массы населения), то описание полета вызовет только улыбку. Но вот описание битвы космических крейсеров мало кто может оспорить – разве что, какой-нибудь «фрик», придирающийся к принципу работы гравитационной пушки.
То есть, кажется, что фантастика – идеальный выход для тех, кто хочет писать, но не имеет представлений о чем-либо. Научился согласовывать предложения – и ладно.
Но есть одно но. Несмотря на то, что китайцы – древний и мудрый народ, с ними не все так просто. Они умудрились придумать порох, компас и бумагу, но при этом не смогли найти грамотное применение этим изобретениям. Так обстоит дело и с драконами. Китайцы нарисовали, наверное, миллионы этих выдуманных существ. Но означает ли это, что китайцы понимают в драконах все? Если они их никогда не видели…
На самом деле, существуют люди, занимающиеся рисованием драконов профессионально. Нет, это не иллюстраторы фэнтези. Это ученые-палеонтологи. Они создают образы вымерших существ, которых никогда ни кто не видел. Правда, не видели живых. А вот кости многих вымерших тварей иногда встречались человеку с глубокой древности. Именно эти кости некогда погибших исполинских созданий веками служили источником самых невероятных фантазий, порождая то идею огромных драконов, то живших когда-то великанов или иных исполинов. Но только относительно недавно человек смог наконец-то понять, кому принадлежат эти останки и установить необычайную их древность.
Первым палеонтологом был Кювье, который предположил, что некогда на Земле существовали совершенно иные животные, нежели сейчас. Это предположение впоследствии послужило одним из оснований теории эволюции. Потом уже Чарльз Дарвин показал, как естественный отбор приводит к порождению новых видов и вымиранию старых. С этого момента судьба драконов была предрешена. Они перестали быть персонажами легенд и фантазий и стали предметами научной работы. Они даже потеряли свое «легендарное» имя и стали назваться «динозаврами» (что значит «ужасные ящеры»), и вошли в четкую систему биологической классификации, вместе с мышами и пчелами.
Что дало человечеству изучение динозавров? На первый взгляд, кажется, что ничего, кроме научного интереса, но подобное представление неверно. Изучение вымершей фауны привело к формированию теории эволюции и жизни, и Земли, как таковой. Согласно изменению живых существ оказалось возможно стратифицировать последовательность геологических изменений. Это оказалось очень важно, например, при рассмотрении геологических процессов, что дает вполне весомые плоды в виде нахождения новых месторождений полезных ископаемых. Но не только.
Открытие существования вымершей фауны послужило основанием для идей развивающегося, изменяющегося мира. Раз облик Земли менялся период к периоду, раз огромные исполины, когда-то царившие на планете, когда-то ушли, оставив место для юрких млекопитающих, то следовательно, нет ничего изначального и неизменного. Следовательно, существуют некие законы этого изменения.
А поэтому изучение палеофауны не блажь, а суровая необходимость для поиска подобных законов. Но если они обнаружены – а они были обнаружены, поэтому палеонтология и сформировалась, как наука – то всяка произвольность трактовки облика этой палеофауны исчезает. Дракон, то есть теперь динозавр, обретает реальность. Он может быть только таким, каким был – и не иначе. Китайцы оказались не правы – рисовать дракона оказалось гораздо, гораздо сложнее, нежели курицу. Палеонтолог скрупулезно, по крупинкам, по обломкам костей собирает облик вымершего животного, чтобы потом 
представить его внешний вид и создать ту картинку, что мы привыкли видеть в учебнике биологии.
Эта ситуация показывает, что многие устоявшиеся истины могут оказаться неверными при внимательном изучении. Причем в любых областях. И так же, как и рисование дракона, весьма неоднозначным является и сочинение фантастики. Разумеется, в отличие от ископаемых животных, того мира, что описывают фантасты, никогда не существовало. Но это вовсе не означает, что к его описанию можно подходить произвольно. Разумеется, если ты хочешь добиться чего-нибудь хорошего. Кстати, одним из основных авторов советской фантастики является именно палеонтолог – Иван Антонович Ефремов. И это, разумеется, не случайно…
Дело как раз в том, что и «погружение» и в прошлое, и в будущее приводит, как сказано выше, к преобразованию статичного мира в мир динамический. Причем не только с естественнонаучной точки зрения. Ведь если человек такая же часть природы, как и все остальное, то он так же подвержен ее законам изменения. Это крайне не очевидно. Тысячелетиями люди считали обратное: то, что мир неизменен, и если случается в нем что-то, меняющее установленный ход вещей, то это лишь порча, искажение первоначальной истины. И она должна быть устранена. Этот статичный мир прекрасно описал живший более двух тысяч лет назад проповедник Екклесиаст:
«Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит; Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои; Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь».
Поэтому за тысячелетия, с эпохи Екклесиаста и практически до самого XIX века не было никакого ответа на то, зачем надо менять мир. Ведь все, что ни происходит, возвращается обратно. И любое деяние, как писал тот же Екклесиаст, есть всего лишь «суета и томление духа». Единственное, что остается человеку в данном случае, это обращаться к неким высшим силам, которые выше этого круговорота. Без этой апелляции любые действия теряли смысл.
Но если мир меняется, если реки не всегда возвращаются к месту, откуда текут, если горы могут расти, а могут опускаться вниз, превращаясь в море, если там, где теперь вздымаются льды, могли когда-то расти леса, то это означает, что тот мир, что мы привыкли видеть есть всего лишь ничтожный момент в огромной цепи событий. Поэтому изучение динозавров привело к своеобразному размыканию «кольца времени» по направлению в прошлое.
Но признание изменяемости прошлого есть всего лишь первый шаг. Надо сделать второй – признать изменяемость будущего. Подобное кажется банальностью, но это не так. Время сейчас так же замкнуто в направлении вперед, как ранее было замкнуто в направлении назад. Это проявляется в том, что мало кто может представить себе мир иной, чем видит вокруг. Мало кто может представить мир, жители которого способны были бы вести себя иначе, чем мы себе это представляем. Поэтому и окружающая реальность будущего представляется нам практически той же самой, как и теперь, пусть даже она и наполнена техническими новинками.
В свое время фильм «Матрица» выразил квинтэссенцию этого положения практически по екклесиастовски: все возвращается на круги своя. Будущего нет, есть вечно продлеваемое вперед настоящее. В этом мире человек попадает в тот же знакомый круг, в котором некогда жил его предок: путь от рождения к смерти, оказывается навеки предопределен. Нет, остается еще возможность ухудшения ситуации: войны там, обычные и гражданские, стихийные бедствия и т.д., но и они значат ровно то же самое – все равно вершиной оказывается тот самый уровень, который называется «современность».
И тут-то оказывается, что «драконы будущего» не менее важны, нежели «драконы прошлого». Дело в том, что «произвольность», допускаемая при описании «будущего» не менее опасна, нежели при описании прошлого. Результат этой произвольности один и тот же – закольцовка времени и вечное настоящее.
Это кажется более чем странным: почему неограниченный полет фантазии приводит к закольцовке времени? Кажется, что напротив, если направить полет мысли куда захочешь, то будущее станет более богатым. Разве не прекрасно предположить космические войны мощнейших звездных империй, обладающих миллионами звездолетов и сотнями тысяч планет? Разве в таком будущем не хотелось бы жить?
Но тем не менее, именно такой неограниченный полет фантазии оказывается опасен. Дело в том, что при создании образа будущего неизбежно должно осуществляться его соединение с настоящим. Разумеется, можно описать психоделический мир вроде «мыслящих океанов», но как способ коммуникации автора с читателем он не годится. Читатель должен иметь «зацепку», «интерфейс», благодаря которому он сможет «встроиться» в этот мир, включить его в свою систему представлений. И в этом смысле самые невероятные фантазии должны иметь соединение с реальностью. Тот же Станислав Лем, создавая свой «Солярис» ради этого «закрутил» сложную научную интригу «соляристики» с выдуманной дискуссией ученых и т.д.
Но в мире звездных империй и эльфийских королевств таковой зацепкой выступает образ жизни и мысли среднего человека, и очень часто, политическое устройство мира. Последнее понятно: политика есть в первом приближении функция от мышления. Данный факт порождает любопытный эффект – мало кто из авторов фэнтези описывает жизнь в своем «якобы средневековье» как жизнь реального представителя того времени. Да и в большинстве космоопер уровень организации однозначно не соответствует хотя бы минимальным требованиям, накладываемым масштабом описываемого мира. В результате получается то же самое настоящее, от которого авторы так стараются уйти – читатель подсознательно понимает, что если житель некоего фантастического мира мыслит и действует, как он сам, то этот житель ему самому и равен.
Кольцо замкнулось! Идея чистой фантазии породила вечное настоящее. Поэтому только отказ от незамутненного знаниями творчества дает возможность не его размыкание. Да, это может показаться трудно. Но не более трудно, нежели восстанавливать по крупинкам реальное прошлое Земли. Да, это ограничивает полет свободу творчества – мы должны признаться себе, что не можем представить, как будут вести себя истинно бессмертные существа (вроде эльфов), что не можем сказать, как будут управляться тысячи разбросанных по всей галактике планет и какое будет общество при массовом распространении искусственного интеллекта.
Но это только задает на рамки для работы. Реально любая работа есть преодоление ограничений. И работа фантаста не является тут исключением. Начальными рамками должна являться связь фантазии с реальностью. Да, описываемый мир может быть внешне гораздо менее фантастичным, чем при неограниченном полете фантазии – но при этом должна достигаться, прежде всего, его цельность, в нем должно быть соответствие всех составляющих друг другу.
Именно таковы миры Ивана Ефремова. Поэтому образцы его творчества и стали прорывом в жанре советской фантастики. Разумеется, Ефремов не был первым. Еще до этого советская фантастика «ближнего прицела» приняла приоритет рационального конструирования мира. Но «фантастика ближнего прицела» могла рассматривать изменения самого ближайшего времени. Ефремов «вырвал» жанр их этих временных рамок и показал, что даже тысячелетия для писателя не помеха. Более того, писатель, по сути, перевернул «традиционное» отношение фантастов ко времени. Вместо бесспорного произвольно выбранного времени (хочу писать про XXI век и все тут!) Ефремов поставив во главу те изменения, которые должны произойти в мире, чтобы сделать его таким, каким хочет видеть автор. То есть, время стало тем, чем оно является, по сути, в палеонтологии – функцией от изменения мира.
Подобный прорыв позволил человеку стать подлинным хозяином времени, разомкнуть его кольцо и прорваться из «вечного настоящего» в будущее. Но, к сожалению, как и большинство революционных вещей, открытие Ефремова осталось незамеченным. Слишком сильно его метод отличался от принятого в фантастике. Тяжело понять, что нельзя «рисовать дракона» так, как хочется. Впрочем, переход от мифов к палеонтологии был еще сложнее, но теперь то динозавры стали совершенно обыденным явлением, и их делают даже в форме детских игрушек. Более того, те «мифические драконы», которых рисуют современные художники, приобрели явные динозаврово-рептильные черты, и по сути, уже являются «вариациями» на тему тех же диплодоков и птеродактилей. Это понятно – наука дает явный отчет на то, что ранее было смутным и скрытым.
Так и в литературе – ничто не пройдет даром, и «метод Ефремова» все равно будет взят на «вооружение» писателей-фантастов. Рано или поздно Время будет побеждено…
