Мало кто знает, что не будь революции, рябчики (как и прочая боровая дичь) кончились бы гарантированно и для буржуев. Ведь тогда никакой сети пригородных птицефабрик, поставлявших дешёвое мясо, и близко не было, не задумывались их создавать.
«История птицеводства в России»
«Однако крупных птицеводческих хозяйств в России в то время [К 1913-1914 гг.] не было.
Птицу разводили в основном в мелких крестьянских хозяйствах. Численность племенной птицы составляла лишь 18 тыс. гол. 50 различных пород. В основном она содержалась в городских хозяйствах птицеводов-любителей. Из 180 зарегистрированных таких хозяйств только в 45 использовали небольшие инкубаторы на 50—100 яиц. Птицеводство России серьезно пострадало в период 1914— 1918 гг. и последующий период гражданской войны. Однако в 1918 г. был учрежден Центральный союз кооператоров по сбыту продуктов птицеводства, а в 1919 г. организована птицеводческая станция под Тулой. Эта станция вошла в Аниковскую опытную станцию, а затем в Центральную генетическую станцию под Москвой. Многие годы ее работой руководил видный ученый, профессор А. С. Серебровский (1872—1948). Его по праву называют основоположником изучения генетики кур в нашей стране.
А. С. Серебровский открыл ген К, ответственный за скорость оперения у цыплят, и доказал, что он сцеплен с Л’-половой хромосомой. Это открытие успешно используют в современной практике мирового птицеводства при сортировке цыплят по полу в суточном возрасте. Ему принадлежат многочисленные работы по генетическому анализу качественных признаков, позволившему не только выявить гены, ответственные за эти признаки, но и определить локализацию их в хромосоме. Изучая сцепление качественных и количественных признаков, А.С.Серебровский разработал теорию «сигнальных генов», положив начало целому направлению в современной генетике птицы, конечной целью которого является нахождение генов-маркеров и установление их связей с ценными хозяйственно полезными признаками. Развивая идею Н.И.Вавилова о центрах происхождения культурных растений, А.С.Серебровский на материале, включающем 200 популяций кур в различных регионах, показал, как в результате мутаций появляются новые гены и как они распространяются во все стороны от центра их возникновения. Им впервые был предложен термин «генофонд птицы». Профессор В. В. Фердинандов (1874—1953) — один из основоположников отечественной птицеводческой науки, был организатором обследования птицы в крестьянских хозяйствах и автором методов совершенствования местной птицы. Известны его работы по оценке качества яиц, по изучению режимов естественной инкубации. По инициативе В. В. Фердинандова были созданы отдел птицеводства при Воронежской опытной сельскохозяйственной станции и при его участии — Зооветеринарный институт, в котором он читал курс птицеводства.
Предпосылки интенсификации птицеводства были заложены в середине 20-х — начале 30-х годов XX в. созданием первых крупных птицеводческих хозяйств. В 1923—1927 гг. были организованы птицеводческие совхозы «Горки Н», «Арженка»,. «Степное гнездо», «Красный». Концентрация значительного для того времени поголовья птицы в этих хозяйствах требовала разработки новых организационных способов и форм производства, принципов и элементов технологии. Возникла необходимость в создании крупных инкубаториев для воспроизводства поголовья. В 1927 г. в Пятигорске была построена первая инкубаторно-птицеводческая станция, а в 1930 г. создан Инкубаторптицецентр страны мощностью 20—60 тыс. гол. единовременной посадки, который объединял 117 цехов батарейного (клеточного) выращивания цыплят. Большое значение для развития промышленного птицеводства имело создание в 1931—1932 гг. в Подмосковье птицефабрик «Братцевская», «Глебовская» и «Томилинская», которые должны были снабжать население столицы свежими птицеводческими продуктами в течение всего года. Для этого была разработана и внедрена технология ритмичного производства яиц и мяса птицы во все сезоны года. В 30-е годы XX в. были созданы основные научные центры по птицеводству — ВНИТИП и сеть опытных станций. В 1940 г. в 140 специализированных птицеводческих совхозах имелось 1,6 млн гол. племенной птицы, а на 23 тыс. птицеводческих фермах колхозов — 26,8 млн гол. птицы разных видов. В стране функционировало 527 инкубаторно-птицеводческих станций, оснащенных инкубаторами отечественного производства. В результате в 1940 г. производство яиц в стране составило 12,2 млрд шт., мяса птицы — 289 тыс. т.»
Что же заменяло куриное мясо? Тетерева, глухари, рябчики, белые куропатки, битые и мороженные: их в громадном количестве поставляли в Москву и другие крупные центры. Из этого привоза, в частности, была выбрана Ф.К.Лоренцем и А.Ф.Котсом знаменитая коллекция аберрантов тетеревиных птиц, сейчас находящаяся в Дарвиновском музее. Поскольку данные аномалии очень редкие, можно представить себе общий объём выборки.
Промысел рябчика и другой дичи даже для крестьян был выгодным, тем более для оптовиков. Одна беда — эксплуатируемый биоресурс он подрывал быстро и необратимо, тем более что промышленники не думали об уровнях достаточного изъятия, крестьяне — об охране воспроизводственных участков для дичи или восстановительных запрещениях промысла, когда она оскудевала.
А.Н.Формозов показывает, как сперва исчерпали запасы дичи в губерниях, пограничных с Московской, потом стали возить с севера Европейской части и из Предуралья, тем более что сеть железных дорог расширилась. И уже к 1914 г. запасы упали настолько, что повезли из Сибири, так что очень скоро возить в Москву и Санкт-Петербург стало бы невыгодным.
«В известной монографии «Обзор промысловых охот в России» А.А.Силантьев в 1898 году выделил в европейской части страны как «промысловый район» только северо-восток её, охватывающий в то время Архангельскую, Олонецкую, Вологодскую, Вятскую и Пермскую губернии. «Переходная полоса, или район спорадического промысла», включая, по Силантьеву, несколько губерний северо-запада, а из северо-восточных – такие, как Костромская, Нижегородская и Казанская, тесно смыкавшиеся в типично промысловыми – вятской и пермской.
«Промысловый район есть житница дичи, преимущественно рябчиков, тетеревов, белых куропаток и глухарей, по отношению к Петербургу, Москве и заграничным рынкам, но житница безусловно оскудевающая, — писал Силантьев (1898. С.215). Однако оскудение это не так резко бросалось в глаза из-за наплыва в Петербург «сибирской» дичи, частью тоже привозимой из Пермской губернии, частью же из Тобольской, благодаря чему пополнялся недостаток привоза из трёх ближайших к столице губерний: Олонецкой, Архангельской и Вологодской». Процесс оскудения запасов боровой дичи, так чётко показанный в труде Силантьева, единственном в своём роде в охотничьей литературе царской России, продолжался и в течение последующих десятилетий»
«Промысловики д.Киселёво [Приветлужье Костромской губ. – Авт.] признавались, что до 1914 г. они не знали охоты на глухаря на току. Научил их приехавший со стороны новый «полесный», то есть лесник, который в первые годы брал близ д.Киселёво до 5 глухарей за одну зорю и до 50 петухов с одного тока. В 1930-х тока были уже более мелкие – всего до 10-12 слетающихся самцов. На моих глазах произошло в Приветлужье быстрое уничтожение этой ценной птицы ».
А.Н.Формозов, 1976. Тетеревиные птицы Шарьинского района Костромской области // Звери, птицы, и их взаимосвязь со средой обитания. М.: Наука. С.176.
Как пишет А.Н.Формозов, только в Ветлужском уезде было 2000 охотников-промысловиков, поставлявших рябчиков на московский и петербургский рынки, во всей Костромской губернии 5000. Рябчиков, добытых ружьём или петлями в самоловах, охотно забирали скупщики по 40-50 коп. за пару. На сельские базары – «воздвиженский», «покровский» и «казанский» каждый охотник поставлял по возу дичи. Перекупщики сортировали птицу, упаковывали им по железной дороге направляли в Москву, Петербург и другие города.
«Приехав в 1930 г. в северную часть бывшего Ветлужского уезда, я еще застал наследников тех охотников-промысловиков, которых, по данным А. А. Силантьева (1898), в 1896 г. в Ветлужском уезде насчитывали 2 тыс. (из 5 тыс. учтенных во всей Костромской губернии). В начале текущего столетия рябчиков, добытых ружьем или петлями в самоловах, охотно забирали скушцики — «рябошники» по цене 40—45 коп. за пару. На сельские базары — «воздвижевский», «покровский» и «казанский» — каждый охотник доставлял по возу дичи. Перекупщики сортировали птицу, упаковывали и по железной дороге направляли в Москву, Петербург и другие города.
В те годы, вспоминал старик С. И. Шорин, «мы гонялись за рябчиком более, чем за белкой», так как шкурка «спелой» белки стоила всего 12 коп. Соответственно и собак-белочниц в деревнях было мало, всего 2—3, не более, а в годы (1930—1940) наших работ их уже стало по 20—30 на деревню; в некоторых дворах держали даже по две зверовые лайки. В этот период заготовительные конторы Госторга принимали шкурки белок по 95 коп. за штуку, а пару рябчиков за 60 коп. К тому же, принимая пушнину, ее нередко «отоваривали», рассчитывались с охотником дефицитными изделиями, нужными в крестьянском быту.
Шорин рассказывал, что охотники д. Яковлево в старину осенью выходили за рябчиками еще до рассвета и возвращались домой поздним вечером, «в теми». Приносили за день до lO— 15 пар рябчиков, редко до 20. Самому рассказчику больше 18 пар за день добывать не удавалось. Стреляли рябчиков «на почке» — во время утренней и вечерней кормежек и «с подхода», высматривая дичь, спугнутую с земли и поднявшуюся на деревья.
Любопытно, что жители д. Яковлево, в отличие от жителей Киселева, Заболотья и других, даже в период, когда охота на рябчиков была очень выгодной, не пользовались самоловными приборами и не прокладывали путиков с сотнями жердок. Охотники д. Киселево на второй год моих наблюдений в Шарьинском районе стали делиться своими секретами о деталях конструкции жердок и показывать свои путики. Все они утверждали, что рябчики, попавшие в силья жердок, выглядят «чище и аккуратней», чем стреляные; их охотнее брали скупщики.
По старым обычаям, выход «городить путики» происходил в период с конца августа до середины сентября, а самый лов продолжался до первых осенних снегопадов, которые заваливают снегом жердки и делают неподвижными лубяные силошки. Для устройства жердок нужен был только острый легкий топор, запас свежего лыка, содранного с тонких липок, и большой мешок мелких веток рябины и калины со щитками, полными ягод. Калину собирали заранее, но уже красной, иначе она становилась морщинистой и непривлекательной. . Эту приманку охотники ценили выше, чем рябину. Последнюю очень быстро истребляли дрозды, снегири, сойки, кукши и дятлы; жердка оставалась оголенной, бездейственной. Калина как приманка служит лучше других плодов: почти все перечисленные птицы ее не едят, а рябчик очень охотно ею питается и, заметив, обязательно пробирается по жердке к ярко-алому пучку, висящему между двух лыковых силошек. На жердке помещают только одну петлю между двумя пучками ягодной приманки.
За короткий осенний день охотник, наметив путик на местности, заселенной рябчиками, готовит 50—60 жердок. Через 3 для он осматривает их, вынимает попавшихся птиц и удлиняет линию ловушек еще на полсотни жердок и т. д. Конечно, дело идет быстрей, когда работают вдвоем, что часто практиковалось семейными артелями.
Еще недавно некоторые охотники ставили на путике до 300—400 жердок и он был растянут на несколько километров. Осмотр его производили поэтапно, проверяя около сотни жердок в день. При осмотре поправляли задернутые, повисшие или перегрызенные белками петли, заменяли уничтоженную ягодную приманки т. д. В полсотню жердок, поставленных в одном лесном квартале, попадало до 50 рябчиков, но это не предельная величин их численности на 1 км2. В старые годы, вспоминают охотники при первых осмотрах путиков почти в каждой жердке находил рябчика, а иногда и двух — в обоих силошках. В годы нашей работы птицы стало меньше, и по 200 пар за осенний сезон теперь не добывали даже самые опытные охотники. Высокая стоимость пушнины привлекала промысловиков к охоте за белкой, норкой, куницей, поэтому путики в 30-х годах стали размещать с расчетом, чтобы попутно с осмотром жердок заниматься и белковьем».
(Там же, с.182).
В результате же революции вокруг всех крупных центров было создано птицеводческое хозяйство (также как сеть рыбхозов, уже после ВОВ), что снизило пресс на боровую дичь и дало восстановиться её популяциям. При имевшей место интенсивности промысла, заданной потреблением птицы в крупных городах, рябчики, тетерева, куропатки и пр. кончились бы и для буржуев — темпы изъятия ликвидировали возможность восстановления в среднем за 10 лет.
Первый пример перепромысла
А самый древний пример полного истребления вида, стимулированного рыночными механизмами (ажиотажный спрос, вызывающий хищнические заготовки) – это судьба так называемого киренского сильфия, или лазера (σίλφιον, лат. silphium, silpium, laser) — вида ферулы, росшего исключительно и только в Киренаике, на территории современной Ливии. Сильфий ценился исключительно высоко как противозачаточное средство (собственно, это резко подняло его стоимость в эллинистическую эпоху, когда традиционные нормы репродуктивного поведения расшатывались всё больше), а также как самая лучшая пряность и лекарственное средство.
Поэтому сильфий продавали на вес монет — серебряных денариев, он наравне с золотом и драгметаллами находился в общественной казне и т.д. Он был наиболее важной статьёй экспорта Киренаики и её столицы Кирены, единственной данью, которую область платила римлянам. Однако вид был узкоареальным; заготовки велись в районе 50 х 200 км, и на этой территории вид был истреблён. Катулл (87-57 гг. до н.э.) ещё сообщает о богатых урожаях, но уже Плиний Старший пишет о случайно найденном единственном растении, которое, как диковину, послали Нерону. Попытки культивировать сильфий за пределами Киренаики, в Ионии и Пелопоннесе, не дали результатов, а непосредственно промышлявшие его киренцы об этом даже не думали.
