На самом деле, основная проблема современной медицины состоит в том, что она, являясь системой сложной, на деле воспринимается, как система простая. Ну, типа того: «что же тут сложного. Таблетку дали – и человек вылечился». Ну, или если дело совсем плохо, то требуется вместо таблетки сложное и дорогостоящее оборудование, но смысл остается прежним: есть проблема (болезнь) и требуется действие, чтобы ее устранить. Как не удивительно, но именно подобными представлениями и обуславливается нынешняя медицинская реформа. Конечно, о непосредственном желании авторов реформы «сэкономить» деньги, которые потом можно потратить на «иные цели» так же не стоит забывать, но все же происходящее нельзя объяснить одним этим «вечным желанием». Ведь больницы не просто закрываются, а «оптимизируются». И главное, именно представлением о медицине, как о простой системе, обуславливается крайне вялая реакция общества на происходящее. Ведь затрагивается не что ни будь, а отрасль, важная для каждого. Но большинство продолжает быть уверенным: нынешние реформы ведут к лучшему. Граждане уверены: пусть медицинские услуги станут дороже и менее доступными, но при этом они будут более высокого качества. И значит – жизнь человека улучшится…
Вот в этом-то понимании, по сути, и заложена ошибка. На самом деле, медицина никогда не сводилась исключительно к «медицинским услугам» (само это понятие есть «пустое множество», не существующее в реальности). В прошлой теме я показал, как банальная административная деятельность еще не до конца понимающих сути эпидемий государств привела к уменьшению этих эпидемий (еще до всяких антибиотиков). Поэтому, медицину не следует сводить исключительно к врачам и больницам, в ее систему включено гораздо больше элементов. По сути, следует говорить не о медицине, как таковой, а о комплексной системе здравоохранения. Для иллюстрации этого факта я приведу несколько забавный пример.
В свое время – в конце 1970 начале 1980 годов – в одном селе (по соседству с бабушкой моей жены) жила соседка. Особенность ее была в том, что она занималась лечением. Нет, не подумайте ничего дурного: никаких заговоров, вареных жаб и земли, взятой в полнолуние на кладбище. Все было гораздо проще – она выдавала соседям таблетки. «От головы», «от живота» и т.д. Правда, весьма оригинальным образом: вся продукция отечественной фармации у нее лежала в одной вазе, откуда эта пожилая женщина брала их. А определяла она, какое именно лекарство нужно … по вкусу. Ну, там горькая таблетка или кислая. Судя по тому, что соседки пользовались ее услугами постоянно, то особого «промаха» не было. И, скорее всего, в пресловутой вазочке не было чего-нибудь «посильнее» аспирина. Впрочем, это не важно.
Важно то, что данный момент прекрасно иллюстрирует сложность и комплексность системы современного здравоохранения: в селе был постоянный медпункт с фельдшером, плюс – полчаса езды на автобусе до райцентра с полноценными поликлиниками и больницами (автобус ходил шесть раз в день, теперь осталось только два). Но для сельских жителей привычнее было обращаться к соседке, а не к фельдшеру. По сути, мы тут имеем классический вариант «архаической медицины», лишь адаптированный к новым условиям. Впрочем, и классические «бабки-знахарки», словно пришедшие из древних сказок, так же исчезли совсем недавно. Да что знахарки, еще в нашем детстве по деревням можно было найти вполне классических колдунов и колдуний, тех самых, что призывают демонов и разрывают ночью могилы на кладбище. Колдунов боялись. Это может показаться странным: кругом шла советская жизнь, строились города, прокладывались дороги, люди высадились на Луну – а в какой-нибудь деревне в нескольких метрах от машинно-тракторной станции, жила натуральная ведьма. Единственно, что не летавшая на метле: что поделаешь, законы физики никто не отменил, и если односельчане еще могли верить в действенность отваров из дохлых жаб (или еще чего там), то убедить в этом закон Ньютона, конечно, не получалось.
Но, возвращаясь к «медицинской теме», эти традиционные и квазитрадиционные методы продолжали существовать. Помимо заговоров и зелий к ним можно отнести, например, и веру в огромную целительность обыкновенной бани, которой лечили от всех болезней. Кстати, именно поэтому ванну и душ стали устанавливать в селе совсем недавно, наверное, с конца 1980 годов, до этого даже в самом большом и современном деревенском доме мылись исключительно в бане (еще была такая «баня- light» в виде мытья в русской печи, но это уже совершенный хардкор). Впрочем, само экзотическое лечение – это только самый верх проблемы. Гораздо важнее то, что традиционным оставалось отношение к лечению. Это выражалось в том, что последнее начиналось только тогда, когда вообще становилось «невмоготу». Человек работал «до последнего» и даже несмотря на все болезни продолжал держать скотину и обрабатывать огород (особенно это касалось женщин). В результате сельский житель попадал в больницу только в очень тяжелом состоянии (а зачастую – и не попадал вообще, а сразу – на кладбище).
* * *
Это – еще раз, при полной доступности медицины, при наличии пенсионного обеспечения и прочих явлений соцкультбыта. Женское здоровье на селе вообще считалось чем-то даже не второстепенным, а вообще, находящимся за гранью восприятия (опять-таки, отмечу. что еще в 1970 годы огромное количество сельских женщин стирало руками, да еще и на открытом водоеме, зимой. Хотя стиральные машины в это время уже были распространены и не являлись дефицитом. Но крестьяне — а особенно крестьянки, особенно пожилого возраста — предпочитали копить деньги «на книжке», «на похороны». Быть похороненным «не хуже, чем у людей» для человека традиционного общества много важнее жизни). Впрочем, подобное отношение к здоровью было характерно и для мужчин, причем не только у сельских. Данное состояние в совокупности с «эхом войны» («букетом» всевозможных хронических заболеваний) приводило к очень интересному явлению – советской сверхсмертности, т.е. к снижению продолжительности жизни советских людей относительно прогнозируемой (на основании структуры питания, медицины и т.п. вещей).
Эта сверхсмертность стала одним из оснований для антисоветских утверждений о плохой жизни в стране вообще и плохой медицине в частности, но на самом деле, она представляет собой нормальное явление для модернизации общества, при котором прежние нормы и представления сохраняются очень долго после изменения фактической ситуации, даже не смотря на массированную «атаку» со стороны государства. Страшно сказать – но еще в 1940 — 1950 годах огромное число детей рождались в «домашних условиях» — на печке (например, у меня тесть 1947 г.р. так родился) или вообще, в поле, как в позапрошлом веке. И это при том, что данная ситуация рассматривалась, как форс-мажор, что госпитализация рожениц были одной из первоочередных задач общества а развертывание сети фельдшерско-акушерских пунктов завершилось еще в 1930 годы. Но психология – вещь инерционная. Вот привыкла баба до самого момента родов работать, так как заставить ее лечь в больницу. Как говориться: а скотина, а хозяйство? А «цена» коровы, в традиционном обществе намного превышает «цену» младенца.
Поэтому даже у поколения наших родителей (1930-1950 г.р.) сельские женщины старались «тянуть до последнего», и нередко их увозили на «скорой» в роддом прямо с поля, фермы или огорода (хорошо, что Советская Власть службу «скорой помощи» развернула!). И лишь сейчас менталитет сельского населения изменился. Правда – вот ирония Истории — как раз тогда, когда государство приняло совершенно противоположную идею (и многим эти самые «роды на печи» кажутся теперь желаемым условием).
* * *
Впрочем, о современном восприятии надо говорить отдельно. Пока же отмечу, что вышеприведенное иллюстрирует, что современное здравоохранение, как таковое, не сводится исключительно к медицинским учреждениям, а включает в себя гораздо большее число подсистем. В том числе, немаловажную роль играет (опять-таки) система коммуникации обычного человека и медиков. Мало просто обеспечить доступность медицины, следует еще и создать определенные «интерфейсы» включения ее в сферу человеческой деятельности. Особенно важен этот момент для медицины массовой, которая обязана блокировать болезнь на начальном этапе ее появления, а в идеале – и до этого. В этом смысле медицина тесно смыкается с гигиеной и санитарным просвещением (и просвещением вообще), составляя единую систему общественного здравоохранения. Поэтому развертывание действительно эффективной системы подобного рода – процесс крайне сложный и занимающий длительное время. Его деятельность измеряется не годами и не десятилетиями даже, а поколениями. И, как показала практика, никакое усиленное вложение средств не способно провести построение этой системы быстрее, нежели за жизнь одного поколения.
Именно поэтому, например, кажется, что все вложения в медицину развивающихся стран (например, в Африке) не приводят ни к чему хорошему. Дело в том, что для полноценно работающей здравоохранительной системы требует изменение поведения населения – для изменения традиционного восприятие врача, как некоего аналога колдуна, а здравоохранения — как сферы «разговора с духами».. То же самое можно сказать и про Россию, где до появления земских врачей (т.е. до самого конца XIX века) медицина для большинства людей была вещью крайне экзотической, а реальный отсчет её массового внедрения следует вести только с 1930 годов. Но прежде, чем огромная работа дореволюционных и советских врачей и просветителей дала хоть какой-то результат, должны были смениться поколения людей. Кроме того, стоит учитывать, что огромное влияние оказала Война, приведя, ко всему прочему, к некоторой архаизации жизни, что так же не способствовало укоренению модернизационных норм. Села, как «заповедник» традиционализма, это касалось прежде всего. Именно там прежнее, традиционное отношение к здоровью – т.е., почти полное его игнорирование – сохранялось до 1980 годов, особенно у старшего поколения.
И лишь когда на смену рождаемым и воспитанным в традиционном обществе людям (пускай и получившим потом образование) пришло новое поколение, подобная система была устранена. К сожалению, переход к современному мироустройству оказался совмещен с разрушением СССР и торжеством антисоветизма. Насмешка истории – как только россиян приучили заботиться о своем здоровье, как это стало неактуальным и ненужным государству. Впрочем, по инерции данная система еще просуществовала два десятилетия, до нынешнего момента. Это привело к довольно парадоксальной ситуации с ростом продолжительности жизни при резком ухудшении медицинского обслуживания, и вообще, всего образа жизни. Условно говоря, в тот момент, когда молодежь и среднее поколение активно осваивало антисоветскую «панадол-терапию», старшее поколение научилось ходить в больницы, следить за давлением и вызывать скорую помощь. Пресловутые «бабки» в очередях, которых сейчас кто только не ругает, при всем прочем проживают гораздо больше, нежели их родители, которые к врачам не обращались. Современные пенсионеры, вообще, в разновидностях лекарств разбираются чуть ли не лучше, нежели сами фармацевты, а околомедицинские СМИ являются явным лидером внимания данной аудитории.
И этим улучшают статистику, давая некоторым не особенно умным (официальным) лицам говорить об улучшении здоровья, медицинского обслуживания и т.п. вещей при нарастающей катастрофе в этой области. На самом деле, тут проявляется особенность здравоохранения, как сложной системы, с ее высокой инерционностью и нелинейным поведением. В результате, Советский Союз с его направленностью на удовлетворения потребностей (в том числе и медицинских) человека существовал со сверхсметрностью, а нынешнее постсоветское общество существует со «сверхздоровьем», намного превосходящим то состояние, которое, в общем-то, обязано было иметь современное общество. Особенно ярко проявлялся этот эффект в 1990 годы, но имеет место и сейчас, маскируя все проблемы, возникающие от сворачивания доступной медицины.
* * *
Данный пример прекрасно показывает полную неприменимость т.н. «здравого смысла» применительно к сложным системам. При этом следует понимать, что ситуация подобного рода не является особенностью здравоохранения, она один в один повторяется в отношении других подобных систем. Возьмем систему образования. Тут мы так же можем увидеть эффективность, намного превышающую 100%. Ведь, на самом деле, если вспомнить недавнее время, то уровень образованности россиян должен быть на уровне африканских стран. Ведь более чем целое десятилетие расходы на образования держались на совершенно неприличном уровне. Наверное, не было в 1990 годы более нищего человека, нежели учитель, когда его зарплата была ниже зарплаты продавца в магазине, да при этом еще все время задерживалась «задерживалась». Что же касается остальных трат, то, например, капитальные ремонты, замена мебели и учебных пособий и т.п. вещи массово «пошли» лишь с середины 2000, а до этого школа жила на «советских» запасах (если какие-то средства и выделялись, то до школ они, понятное дело, не доходили). И, при всем этом, система образования продолжала выпускать образованных людей, пусть и не самого высшего уровня, но все равно, на порядки более качественно, нежели должно было быть при подобном финансировании.
То же самое можно сказать и про «высшую школу». Можно сколько угодно возмущаться падением образованности в 1990 годы и язвить про выпускников «заборостроительных институтов», но следует понимать, что (при учете воровства, естественно) разница между получившими образование и не получившими существует. Разумеется, особенным уровнем интеллекта выпускники 1990-2000 годов не блещут, но более-менее поддерживать индустриальную инфраструктуру им еще удается. Даже какие-то новые разработки делаются – хотя там, понятно, «первую скрипку» играют 50-70 летние специалисты еще «советской выучки». Впрочем, данный процесс – имеющееся в стране сохранение и даже приумножение советского научно-технического потенциала – относится все к той же «сверхустойчивости» советских систем. Они выстраиваясь десятилетиями, когда все силы и средства вкладывались в создание сложнейших структур науки, образования, здравоохранения, когда перестраивалось сознание советского человека, бывшего еще совсем недавно членом традиционного общества, когда закладывались нормы и привычки, соответствующие современному, развивающемуся индустриальному производству и убиралась почва для всего старого, отжившего.
К сожалению, повторюсь еще раз – этот процесс абсолютно невидим с т.з. «здравого смысла», т.е. обыденного сознания. И для него тяжело увидеть этот тектонический, скрытый от глаз процесс, ему надо подавать простые и видные показатели. «Мы стали более лучше одеваться» — это ведь не пропаганда, а реальность. Много одежды в магазине, много колбасы на прилавке – это означает, что, уровень жизни идет вверх. Строятся новые медицинские центры – значит, медицина на подъеме. И т.д. и т.п. Вот, стадионы и ФОКи строят – значить, Россия становится спортивной державой. А прошедшая Олимпиада – вообще, абсолютный триумф России, и не только в спорте. Жилье вот строится, и уже «перегнали» по этому показателю 1990 год.
Обыденное сознание не желает замечать, что все это яркое и внешнее изобилие выстраивается, во многом, за счет уничтожения огромной советской инфраструктуры (и даже если не за счет, то в любой случае, вне ее). Так, все стадионы и ФОКи не должны закрывать распад и гибель советской системы спортшкол и спортсекций (которую уже не остановить финансовыми вливаниями). Строительство медцентров и закупка новой медицинской аппаратуры не может компенсировать деградацию и демонтаж массовой, «дешевой» медицины (прежде всего, местной). Строительство нового жилья без разработки какой-либо инфраструктуры приводит к катастрофическим транспортным проблемам, отнимающим у наших граждан их бесценное время.
* * *
Все это показывает, насколько опасным является восприятие сложных процессов на уровне «здравого смысла». На самом деле, как раз отказ от «обыденных» представлений является условием для успешного развития сложных систем. Именно это происходило в советский период, когда и развертывались эти самые системы. Неудивительно, что на уровне обывателей данный процесс выглядел крайне нелепо: ну зачем в селе нужно всеобщее образование? Зачем тратить такие средства на пропаганду здорового образа жизни? Зачем нужна электрификация «лапотной России», лучше бы накормили всех! Зачем аграрной стране нужна тяжелая промышленность? Почему большевики строят самолеты, осваивают полярные области, организуют техникумы, вводят вакцинацию, заставляю пить только кипяченую воду, тратят последние деньги не на закупку продовольствия а на строительство заводов. И т.д., и т.п. Причем, называть это «глупостью» нельзя – на самом деле, за обывателем стоял мощный пласт традиционных идей и представлений, и составляющий пресловутый «здравый смысл».
Обыватель – он на деле не против кипяченой воды и металлургических заводов, он, в общем-то, за прогресс. Но прогресс, понимаемый вполне конкретно: сначала – легкая промышленность и производство продовольствия, а уж затем – авиация и металлургия. Собственно, обыватель не против массового образования и здравоохранения (за исключением, может быть, узкого промежутка конца 1980 начала 1990 годов, когда открыто пропагандировалась элитаристская система). Он просто не видит в этом смысла – если при этом пашут деревянной сохой. То, что «стандартная схема развития» (сначала смена сохи на плуг, а уж потом, образование и здравоохранение) не является единственной или даже наиболее оптимальной, обыватель понять не может. Равно, как не может он понять, что сознательное формирование именно базовых общественных систем намного проще и дешевле их стихийного формирования в хаотическом обществе.
И, уж конечно, человек с «обыденным мышлением не способен понять связь этих базовых систем и видимых ему «конкретных продуктов» (тут обычно приводят басню «Свинья под дубом», хотя гораздо точнее будет сравнение с грибами и грибницей: если грибница существует, то рано или поздно будут грибы, т.е. плодовые тела, если же она гибнет, то никакая посадка плодовых тел не поможет, необходимо заново развивать именно грибницу). Поэтому все тонкости с несовпадением вложений в подобные системы и получения от них конечных результатов он склонен считать признаком несовершенства и ненужности данных систем. Причем, это касается не только здравоохранения или образования, но и гораздо более простых систем производства. Так, например, в те же 1980 годы было очень сильно распространено утверждение о ненужности производства в СССР стали, тракторов, станков, минеральных удобрений при том, что все требовали увеличения производства автомобилей, продуктов питания и прочих «товаров народного потребления».
Впрочем, об этом я уже писал. Пока же отмечу, что подобное представление не является какой-либо особенностью советского общества, это – норма для страны, прошедшей процесс модернизации и «вышедшей» на плато «стабильного развития», обеспечив таким образом своим гражданам сытую, здоровую и спокойную жизнь. Человек (а вернее, его мышление) устроено таким образом, что ему требуется только то, что у него нет, а то, что есть, как правило, ценится гораздо ниже. Поэтому торжество человека с «обыденным мышлением» на всех этажах советской системы (включая самую вершину в виде М.С. Горбачева) было неизбежно (о том, что наверх в подобных (стабильных) обществах «лезут» не просто обыватели, а самая откровенная сволочь, я писал отдельно. В данном контексте понятие «обыватель» означает не моральные качества, а тип мышления). Впрочем, это уже другая тема. Пока же хочу отметить, что человек, как мыслящее существо, имеет явную возможность эволюции своего мышления, и это означает, что данная неизбежность – временная….
