В дискуссиях по хозяйственному вопросу я часто обращаю внимание на широко распространенное непонимание сущности современного хозяйства. Оно заключется в том, что очень и очень многие, можно сказать, что большинство, совершенно не воспринимает хозяйство страны или мира в целом, как единую, взаимосвязанную систему. Отсюда растет непонимание и советского хозяйства, и наших коммунистических инициатив.
Конечно, это непонимание сложилось неспроста. Буржуазные экономические теории, в особенности экономикс, теперь преподаваемый практически везде, сделали в формирование этого непонимания огромный вклад. Суть экономикса состоит в том, что с точки зрения его приверженцев, не существует никакого единого хозяйства, а есть лишь толпа разрозненных индивидов, продающих и покупающих, «эффективно» делящих ресурсы и стремящихся к максимизации личной выгоды. Вся эта теория стоит на гранитном постаменте концепции о том, что якобы есть у человека некая неизменная природа, которая и обуславливает все его экономические устремления. Однако, несмотря на пафос этой теории, Г.В. Плеханов превратил этот постамент в крошку сто лет назад в своей прекрасной работе «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». В ней он доказал, на примере французского материализма и социалистов-утопистов, что теория о неизменной природе человека внутренне противоречива и не может быть принята. Если заявить, что история человечества объясняется природой человека, то откуда узнать, какова природа человека? Только из истории, из тех событий, из тех общественный учреждений, которые отображают природу человека — отмечал Г.В. Плеханов. Налицо тавтология, определение через определяемое. И вообще, если бы неизменная природа человека и впрямь бы существовала, то не было бы никакого исторического развития, поскольку в таком случае, человек, с момента своего появления на свет возник бы сразу со всеми знаниями, умениями и общественными учреждениями, соответствующими этой самой неизменной природе. Это, как мы прекрасно знаем, не так. Применительно к неолиберальной трактовке можно сказать, что если бы человек и впрямь по природе был бы Homo economicus со стремлением к максимизации личной выгоды, то сразу же возник бы совершенный равновесный рынок, с оптимальным удовлетворением потребностей и распределением ресурсов. Очевидно же из практики, что нет ничего подобного в действительности. Если кому-то мало Плеханова, то эту либеральную теорию опроверг такой прожженый буржуй как Джордж Сорос (помимо торговли акциями и валютой, он еще занимался философией), на практике доказавший, что она не стоит и выеденного яйца. Он доказал, что среди участников рынка нет полноты знания, что кривые спроса и предложения нельзя считать данными, и что ожидания, расчеты и прогнозы участников рынка сильнейшим образом оказывают на ситуацию на рынке и порождают тенденции, далекие от равновесия (это было им доказано на практике и сформулировано в виде теории рефлексивности). Иными словами, он доказал, что никакой неизменной природы человека в операциях на фондовом рынке, как и статического равновесия, и близко не просматривается. Но Сорос не рвался повалить всю либеральную экономическую теорию, потому критиковал только один ее аспект. Мы же пойдем дальше, и увидим более интересные моменты. Другой постулат либерализма состоит в том, что на рынке обращаются сравнительно однородные и легко делимые продукты, сопоставимые между собой через цены. Собственно, классики экономической теории постоянно оперируют простыми продуктами: бушелем зерна, сюртуком, фунтом железа, угля или золота. На деле же, продукты крайне неоднородны, с трудом делимы и еще с большим трудом сопоставимы между собой. К примеру, уголь нельзя считать однородным продуктом, хотя бы потому, что существует 18 основных марок угля, сильно различных по свойствам, и уголь по своему качеству различен даже для одного месторождения. Не все марки угля взаимозаменимы, скажем, антрацит не годится для плавки чугуна и стали, а коксующийся уголь способен прожечь колосник печи. Существуют сотни сортов и марок стали, тысячи видов химической продукции и так далее, и тому подобное. Продукты, производимые человечеством чрезвычайно разнообразные. Уже из этого следует, что совершенная конкуренция между производителями угля, к примеру, невозможна. Добытчик антрацита не сможет продать его на металлургический завод, а на рынке топлива для печного отопления качественный каменный уголь стабильно вытесняет бурный и тощий каменный уголь, даже если они значительно дешевле (хотя с точки зрения либеральной теории, кто предлагает свой продукт дешевле, тот и победит в конкуренции). Из этого вытекает простая мысль — каждому продукту свое предназначение, свой спектр применимости, и уже это обстоятельство развеивает совершенную конкуренцию как мираж. Со всеми остальными видами продукции, хоть сельскохозяйственной, хоть промышленной — та же самая картина. Далее, для каждого вида продукции требуется: а) определенная технология производства, б) определенные средства производства, в) определенное место производства, г) рабочая сила с определенной квалификацией. Если первые два пункта, как будто бы, более или менее ясны, то остальные стоит пояснить. Распределение полезных ископаемых в земной коре неравномерно, и потому есть области, где много угля и железной руды, а есть области, где нет ни того, ни другого. Советский академик А.Е. Ферсман разработал специальную теорию о геохимических узлах, а до него интуитивно понимали классики экономической теории, начиная с Адама Смита. Каждый кусочек суши обладает своим набором полезных ископаемых, а в дополнении к нему своим набором природно-климатических факторов, которые определяют произрастаемость тех или иных растений и определяют все сельхозпроизводство. Для того, чтобы добыть, вырастить и произвести, нужны люди, которые умеют это делать. Именно различие в природных условиях и разнообразие продуктов привели к возникновению и огромному развитию специализации в хозяйстве. Маркс был прав, говоря, что специализация увеличивает эффективность производства и производительность труда, но без учета природно-климатических факторов и разнообразия продукции, понятие о специализации будет явно неполным. Начиналась специализация именно с разнообразия, и судя по археологическим данным, началось это еще в неолите (найдены целые «заводы» по производству кремниевых орудий вблизи кремниевых жил, которые потом расходились обменом, то же самое можно сказать про медь и олово, железо, соль). Специализация также ведет к тому, что рабочий, хорошо освоив какую-то одну профессию, почти не может переучиться на другую профессию. Конечно, есть смежные специальности, но, например, металлург-доменщик не может переучиться на текстильщика. Не говоря уже о возрастных особенностях труда и разнице в квалификации и образовании. Таким образом, и качество рабочей силы оказывается неоднородным и часто несопоставимым. Исходя из всего этого можно сказать, что совершенная конкуренция есть чистый миф, голая абстракция, не имеющая ничего общего с реальностью. В реальности сложились и продолжают развиваться более или менее обособленные друг от друга сферы хозяйства, связанные с выполнением той или иной технологии, с обработкой того или иного вида сырья, с производством определенного спектра продукции. Эти сферы традиционно получили название отраслей производства. Они базируются на определенных технологиях, комплекте оборудования, комплекте рабочих, на определенных видах сырья, имеющего географическую локализацию. Без выполнения этих условий ничего произведено быть не может. Из этого вытекает, что и представление об экономике, как о разрозненных домохозяйствах, торгующих между собой, совершенно и полностью ошибочно. Речь идет, скорее, о неких довольно крупных сообществах людей, объединенных в производственные сообщества по отраслевому признаку, которые могут включать в себя сотни тысяч и миллионы человек. Из этого также следует и то, что рынка в том виде, как его представляют себе либеральные экономисты, также не существует. Во-первых, каждое такое производственное сообщество производит продукцию главным образом не для себя, а для остальных производственных сообществ. Случается, конечно, что рабочий отрасли может выступать потребителем собственной продукции, как было на заводах Форда, когда рабочий покупал себе автомобиль. Шахтер может покупать себе угля для отопления, металлург покупать металл для своих нужд, аграрий — зерно для личного хозяйства. Но если мы сравним валовый выпуск продукции в отрасли с подобным потреблением, то увидим, что он составляет ничтожную величину. Скажем, те же шахтеры расходуют для своих нужд тысячные доли процента валового объема своей добычи. То есть, продукция отрасли почти целиком идет на потребление в других отраслях. Через это взаимное потребление продукции складываются связи между отраслями, весьма устойчивые и поддающиеся достаточно точному расчету. Во-вторых, потребление, определяющее спрос, в каждой отрасли вовсе не случайное, а заданное многими факторами, связанными с нуждами самого производства и личными потребностями работников и членов их семей. Из хорошей статистики не столь трудно узнать, сколько и чего именно потребляет та или иная отрасль. На этот спрос накладывает жесткие рамки отмеченная выше разнородность продукции и несводимость ее по качеству к одному показателю. В-третьих, поставка продукции зависит от производительной способности отрасли и характера производства в ней, что также легко можно узнать из хорошей статистики. Отрасль в единицу времени не может поставить на рынок больше того, что она физически способна произвести. В-четвертых, отраслевой характер производства ведет к тому, что число участников рынка всегда достаточно ограничено, как со стороны продавцов, так и со стороны потребителей, а это ограничение существенно влияет на цены, то есть на количественные и качественные отношения обмениваемой продукции. Вот теперь можно оценить значение института собственности, свойственной для капиталистической экономики. Собственность всегда формируется насильным захватом, территории ли, источников сырья, средств производства, когда некий человек или группа людей объявляет нечто находящимся в их исключительном распоряжении. Собственность, как уже говорилось однажды, имеет две стороны: если у кого-то что-то есть в собственности, то это означает, что у всех других этого нет. Если некто захватил источники сырья, скажем, для выплавки стали, то все металлурги оказываются у него в полной зависимости, поскольку, по вышеописанным причинам рабочие не могут обеспечить все свои потребности, хотя бы потому, что не умеют выполнять все необходимые для самообеспечения работы, не имеют для этого средств производства и сырья. Захват территории есть самый простой способ установления такого контроля над всей хозяйственной деятельностью, поскольку сырье, как мы уже видели, имеет географическую локализацию. В этом случае, ради собственного выживания, рабочие должны идти к новоявленному владельцу и соглашаться со всеми его условиями. Владелец же превращается в полного контролера за процессом производства и во владельца всей производимой продукции, которой он может распоряжаться по собственному усмотрению. Таким образом, рынок превращается де-факто в двухэтажную общественную структуру. На верхнем этаже находятся собственники, обменивающиеся между собой продукцией, а на нижнем этаже — рабочие и члены их семей. Отношения свободного обмена существуют только на верхнем этаже, тогда как на нижнем этаже формируется распределительная система, собственник распределяет между подчиненными ему работниками часть продукции, полученной по этому обмену. Денежная форма (в виде выплаты заработной платы и последующих покупок предметов личного потребления рабочими) есть лишь только форма этого распределения, которая для многих заслоняет реальную сущность процесса. Для рабочих не существует свободного обмена труда на продукты в форме определенного денежного эквивалента, как часто утверждают, хотя бы потому, что у них нет возможности обеспечить свои потребности вне этого процесса, а голод и нужда принуждают рабочего идти на работу. То, что рабочий получает плату у одного капиталиста, а покупает нужные ему продукты у других капиталистов, также не говорит о том, что существует какой-то свободный обмен на этом нижнем этаже рынка. Во-первых, потому, что отдельно взятый капиталист может сосредоточить в своих руках продажу всех необходимых товаров для подчиненных ему рабочих (типичные примеры — заводские лавки XIX — начала ХХ века, современные корпоративные столовые, магазины и тому подобные заведения). Во-вторых, уже более ста лет существует объединение капиталистов, совладение активами, финансово-промышленные группы, так, что разные отрасли хозяйства принадлежат, фактически, одним и тем же людям. Нынешние исследования показывают колоссальную концентрацию собственности в руках очень немногочисленной группы компаний, то есть небольшой круг капиталистов владеет, в сущности, всем миром. С учетом этого фактора понятно, что зарплата и приобретение на нее продуктов — есть капиталистическое распределение. Именно собственность, и контроль за материальным производством дает капиталистам их колоссальную власть над людьми. Деньги, в общем смысле, выступают только средством осуществления обмена материальной продукции, и именно поэтому никакие изменения финансовой системы, никакие «деньги Гезеля» неспособны изменить этого положения.
Итак, при внимательном рассмотрении оказалось, что либеральная теория является мифом. Нет никакого свободного рынка, свободного обмена, равновесия спроса и предложения, неизменной природы человека, а есть нечто другое: производственная система, производящая разнообразные и разнокачественные продукты, объединенная технологическими, а в последние лет пятьдесят и энергетическими связями, а также объединенная сообществом капиталистов, которые осуществляют, по существу, распределение произведенной продукции между отраслями и среди тех, кто не является собственником.
Комментировать можно также здесь
